Памяти главного редактора (1970-1981) радиостанции «Тихий океан»
Вадима Анатольевича Тураева

28 ноября 2020 года ушел из жизни Вадим Анатольевич Тураев. На сайте Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, где он проработал около 40 лет и который сообщил о его смерти, кандидат исторических наук В.А. Тураев был назван выдающимся российским этнологом и гордостью дальневосточной этнологической школы, автором 200 научных статей, 17 монографий, написанных им лично или в соавторстве…  Наверняка так оно и было, но я знал Тураева, прежде всего, как замечательного журналиста и многолетнего главного редактора радиостанции «Тихий океан», коим он и был до 1981 года.

В самом конце своей журналисткой карьеры Вадим Анатольевич написал короткие, но очень емкие воспоминания о своей работе на Приморском радио. Их сегодня можно прочитать на сайте Виртуального музея истории приморского телевидения и радио, где, к слову говоря, есть и его персональная страничка. Собирая материалы для музея, я несколько раз встречался с Тураевым, мы разговаривали и ко-что даже записывал на диктофон. Сейчас, когда он ушел, я поднял все эти записи и сложил их вместе, очень сожалея, как всегда бывает, что говорил с ним мало и не задал всех вопросов, которые сегодня кажутся очевидными, а тогда почему-то не приходили в голову. К каждому интервью надо тщательно готовиться, друзья мои… Словом, вот эти записи. Сначала я попросил его рассказать о сотрудниках «Тихого океана» тех лет – 60-70-х – кто и чем запомнился…

О ЛЮДЯХ

Саша Копейка, судя по всему, был очень задет тем, что не его назначили главным редактором «Тихого океана» после моего ухода. И совершенно справедливо был задет. И меня он потом спрашивал об этом, предполагая, какую-то мою в этом роль. Но я ему сказал, что нет, конечно, я здесь совершенно ни при чем. Что касается Сашиного появления в редакции, то он родом из Бердянска – это на Украине, в Запорожье…  У нас тут возник дефицит кадров и мы решили дать объявление в журнале «Журналист». Это выглядело тогда не очень прилично – признание собственной слабости, несостоятельности, но, тем не менее, объявление было дано, что требуется корреспондент на радиостанцию «Тихий океан»… И единственное предложение, которое пришло, было от него. Запросили материалы. Он прислал свои передачи. Ничего необычного в них не было, кроме того, что и там у себя на Азовском море Саша тоже занимался рыбными делами. Ну, мы и решили его пригласить. Он приехал. Дали ему комнату в общежитии в Почтовом переулке, где он достаточно долго и прожил. Прижился достаточно быстро. А после того, как ушел Анатолий Лебедев, Саша стал старшим редактором.

Запомнился Юра Шумицкий, который приехал с Камчатки из города Елизово. Он проработал у нас какое-то время, а прославился тем, что в 1979 году пошел пешком на Олимпиаду в Москву, о чем перед олимпиадой в «Комсомольской правде» Василий Песков написал несколько заметок, начиная с полосного очерка «Уполномоченный флота». Мы Юру тогда оформили как нештатного корреспондента, выдали ему магнитофон «Репортер» и он нам с дороги слал свои репортажи. Доходил до очередного города, шел в радиокомитет, там монтировал и присылал нам бобину с пленкой почтой. Он дошел до Москвы, погостил на Олимпиаде, потом дошел до Калининграда и вернулся во Владивосток. Но у нас уже не работал, а отправился на Камчатку в Елизово. Году в 83-м я ездил на Камчатку в командировку, и мы там встретились. Встречались и позднее несколько раз… Жил он по-прежнему в Елизово, но работал уже на камчатском телевидении. И как мне рассказывали, работал очень плодотворно.

Его редко вспоминают, но работал у нас в «Тихом океане»  года два или три Александр Герасименко. По-моему, с 1979 по 1981 годы. Так вот он занялся писательством. Помню его книжку повестей и рассказов «Сайпан, сайпан». Впрочем, в репортажах его не было ничего необычного.

(Прозаик Александр Иванович ГЕРАСИМЕНКО (9.05.1942, Магадан – 22.03.1999) окончил восточный факультет ДВГУ.  Десять лет плавал на судах — матросом, переводчиком с японского, пом. капитана. С 1979 года опубликовал несколько книг прозы под настоящим именем. Под псевдонимом Александр Гера первую книгу опубликовал в 1997 году. В 1998-м вышел его роман-предупреждение «Набат», за которым последовало два продолжения.)

В писатели подался и Анатолий Лебедев, который, между прочим, восстановил историю эстонцев на Дальнем Востоке - у него книжка в Таллинне вышла. Рыболовецкий колхоз «Новый мир», так называемая Лифляндия, – это единственное место компактного проживания эстонцев в Приморском крае с конца XIX века. Я хорошо знал «Новый мир» - фильм о нем когда-то снимал, да и потому, что к нам раза два или три приезжали из Эстонии журналисты и разного уровня руководители. И они все ездили, понятно, в «Новый мир», и меня  Валентин Ткачев просил их сопровождать. А на обратном пути мы заезжали в Большой Камень, райком партии там в честь эстонских гостей прием устраивал… Толя Лебедев как-то эту тему прочувствовал и договорился с эстонцами, которые очень бережно собирают историю своего народа, о книжке, которую и написал.

Из интересных ребят был еще у нас когда-то давно такой Вадим Кондрашин. Он очень прославился одним интервью – с девочкой примерно 5 лет, мама которой работала на плавзаводе. Плавзавод по 8-9 месяцев в морях, и девочка рассказывала, как она скучает по маме. Причем с такими подробностями и так эмоционально, что эта запись сделала Кондрашина знаменитым. Я эту запись даже возил в Ригу – мы обменивались материалами с коллегами такой же радиостанции, которая работала на западном побережье СССР и называлась, понятно, «Атлантика», они к нам приезжали, мы к ним… И я им эту запись отвез, они послушали и Решетников – главный редактор – меня спросил: «– И вы, что – дали это в эфир?»  Я говорю: – «Ну, да». «– У нас бы это не пошло…»  Ты понимаешь, такая тоска была в словах этой девочки, которая без мамы по 9 месяцев в году… Кондрашин еще вопросы ей удачно задавал… Он у нее спросил: «-Вот ты вырастешь, мамой станешь, ты бы хотела, как она на пароходе плавать?» Девочка – чуть не в слезы… Очень сильный получился сюжет… Ну, а потом он уехал с женой (она у него в Институте искусств работала) в Краснодар. Хотя сам из Уссурийска, мать у него там жила. Потом приезжал пару раз, заходил…

Леонид Субботенко больше проставился в Комитете не как журналист, а как... ювелир. У него действительно были золотые во всех отношениях руки. К нему часто обращались когда нужно было отремонтировать что-то ювелирное, кольцо растянуть... И у него была такая баночка стеклянная, куда после таких работ он аккуратно сметал со стола золотую пыль...

Нина Василевская отвечала у нас за субботний выпуск «Тихого океана», который, в отличие от прочих, посвященных рыбакам, был посвящен морякам – Дальневосточному морскому пароходству. В те времена главной темой радиостанции была тема производственная, но Нина была от нее далека, и ее субботний выпуск про моряков отличался тем, что в нем практически не было производственных материалов – такой морской вариант литературно-драматической передачи. У Нины, надо отдать ей должное, это получалось неплохо, пока в редакцию не пришло ругательное письмо с обвинениями в бессодержательности субботнего выпуска. И начальство задумалось, что надо что-то менять. В итоге у нас все выпуски стали универсальными – для рыбаков и моряков, и в субботний выпуск Василевской производственные материалы стали давать другие корреспонденты.

Ты знаешь, что у нас все выпуски были закреплены за корреспондентами. Сначала выпусков было три: понедельник, пятница, воскресение, плюс субботний морской. Потом, когда тематику объединили: среда, пятница, суббота, воскресение. А  к 1975 году «Тихий океан» выходил в эфир ежедневно, и на каждую программу был свой редактор. Людей не хватало, то тут уж, как хочешь, так и выкручивайся. Выкручиваться помогало какое-то время ДВМП, которое  выделило одну ставку для «Тихого океана».

ОБ ИДЕОЛОГИЧНОСТИ

С точки зрения идеологии наш Приморский телерадиокомитет был гораздо демократичнее, чем, например, сибирские комитеты. И Приморской крайком партии тоже. Все-таки Владивосток - портовый город  и многие наши люди разницу с заграницей видели собственными глазами. Поэтому наша идеологическая работа выражалась, например, в том, что нас заставляли делать контрпропагандистские передачи. Была такая рубрика «Из дальних странствий возвратясь», в которую приглашались первые помощники капитанов – те, кто на судах отвечал за идеологию. Вот эти люди после рейсов за рубеж рассказывали слушателям о «тяжелой жизни простого рабочего человека в капиталистических странах». Делать такие передачи было непросто, ведь даже не каждый первый помощник соглашался в ней участвовать – нечего было сказать, а врать стыдно. Но два раза в неделю такие передачи должны были идти - минут 12-15, 5-6 страниц текста. Если не получалось заманить в студию живых людей, то выкручивались сами – привлекали материалы ТАСС, другие источники. Помню, пару раз делали передачи по книжке «Города без кризисов», которая попалась мне на глаза в книжном магазине. Написал ее американский журналист-коммунист, которого как-то привечал СССР. Книжка была хорошо, умно написана и очень грамотно выделяла недостатки буржуазного образа жизни. Передачи тоже получились интересные так, что их даже наше местный  КГБ заметил. Они нам звонили и интересовались источником материала.

Другая форма идеологической работы – международные комментарии, которые для нас записывали лекторы краевого комитета КПСС. Там у них была лекторская группа из нескольких человек – Поляков, Баскаков… Были среди них люди профессиональные, были пустомели. Но дело в том, что нам запрещали править их тексты – как лектор написал, так и должно идти в эфир. А он мог, например, вставить в текст цитату Брежнева и сопроводить ее всеми брежневскими титулами и должностями, которых было 5 или 6… и он их всех перечислял! Да еще и не один раз, если цитат было несколько! Когда я столкнулся с этим в первый раз, то поправил текст по своему разумению. Лектор пожаловался секретарю крайкома по идеологии Константину Харчеву – была там тогда такая одиозная фигура. Харчев позвонил Ткачеву, Ткачев мне и запретил вносить правки.  И все, и мы ничего не могли сделать, пока году в 80-м не приехал в крайком партии из Москвы инструктор Центрального комитета КПСС. И он пришел к нам, попросил показать тексты выступлений лекторов и устроит страшный разнос – досталось и мне, и Ткачеву – вот за эту самую хрень.

Вот, собственно, и вся идеология… Хотя, если более пристально посмотреть, то идеология была везде. В новостях, где постоянно упоминались партийные мероприятия – собрания, конференции, съезды, партийные организации, отдельные лидеры-коммунисты. И в производственных материалах, где тоже все это было плюс социалистическое соревнование, организованной коммунистическими профсоюзами.

ОБ ОГРАНИЧЕНИИ ИНФОРМАЦИИ

Программа очень изменилась, когда появились 200-мильные экономические зоны, потому что доступ к информации по советскому рыболовству нам резко ограничили. Это случилось в бытность начальника Дальрыбы Носова, но не думаю, что он это делал по своей инициативе. Эти зоны должны были изменить существующую практику лова рыбы у чужих берегов. Но ведь невозможно в один момент перестроить практику, которая складывалась десятилетиями. Наши рыбаки продолжали пастись в чужих водах, в наши воды залетали чужаки… Были и спорные акватории… Например в центре Охотского моря есть незамерзающая банка Кашеварова – богатейшее рыбой место, куда стремятся рыбаки многих стран, ведь банка находится за пределами российской 200-мильной зоны. Но Россия-то считает Охотское море своим внутренним водоемом и не хочет никого туда пускать…

С японцами начались проблемы… У них по традиции на Новый год на столе обязательно должна быть селедочная икра в ястыках. Но поймать нерестовую селедку они могли только у наших берегов. И вот они снаряжали на ее добычу целые флотилии, что вкупе с нашим выловом могло привести к тому, что селедки вообще можно было лишиться. И ввели запрет на лов сельди, чтобы она могла восстановиться… Японцы долго протестовали. Даже наш Тихоокеанский флот был приведен в боевое состояние…

Другой причиной ограничения информации было наше нежелание присоединиться к мораторию на китобойный промысел. Да и вообще мы же продолжали ловить рыбу по всему земному шару – от Аляски до Антарктиды… Вот и решили информацию ограничить, чтобы не дразнить гусей…

К слову говоря, наша станция находилась еще в гораздо более выгодном положении в сравнении со своими коллегами из других регионов. «Атлантика», например, все свои передачи из Мурманска, Одессы, Риги записывала на пленки и отправляла на рассмотрение в Москву. А Москвичам всегда казалось, что регионалы слишком много болтают – поэтому они эти передачи редактировали по-своему… Рижская «Атлантика» делала передачи для моряков и рыбаков Западного бассейна. Главным редактором там, сколько себя помню, там был Решетников. А мурманская «Атлантика» - для моряков Северного бассейна. Там главным редактором был Миша Тулин.

 А мы сразу выходили в эфир, причем, нас транслировали сразу сотни передатчиков не только по Дальнему Востоку, но даже в Средней Азии. А «Атлантика» шла по 3-й или 4-й, точно уже не помню, московской программе, которую практически никто толком и не слышал. Нужно было специально настраиваться на ее частоту и так далее… 

О СТРУКТУРЕ

У нас тоже были конфликты с нашими дальневосточными радиокомитетами. В Приморье мы шли по первой российской программе. На Сахалине, Камчатке, в Магадане тоже – там проблем не было. Даже в Благовещенске на 1-й программе мы были с 1980 года – годом раньше ездили туда с Ткачевым на зональное совещание и договорились с местными радийщиками. Рябов там был председателем областного телерадиокомитета и мы приняли его в члены совета радиостанции «Тихий океан». А вот Хабаровск нас на первую программу у себя так и не пустил – из ревности.

Существенная разница между нами и «Атлантиками» была в том, что они были структурными подразделениями своих местных телерадиокомитетов, а мы – я уж не знаю, как это было оформлено юридически – считались структурным подразделением Всесоюзного радио, хотя и находились в оперативном управлении Приморского радиокомитета. Ив зональный совет «Тихого океана», заседания которого проходили в разных городах Дальнего Востока, а иногда и в Москве,  входили представители практически всех дальневосточных краев и областей. И на все заседания обязательно приезжали высокие московские чиновники. Как правило, из управления местного вещания Гостелерадио. Начальником его тогда был некий Дмитрюк – бывший замзав отделом ЦК КПСС.

В штате было, кроме главного редактора, 7 редакторов, в том числе старший. 2 режиссера и собкоры: Магадан, Камчатка, Сахалин, Хабаровск. Всего 14-15 человек. До 1979 года у нас было часовое вещание? А в 1979-м – это моя вина… был какой-то совет очередной, где прозвучало в числе прочего, что нужно активнее противостоять американской станции «Голос Америки». Мы выходили в 17-00, а «Голос Америки» в 18 по владивостокскому времени. И я внес предложение перенести выход «тихого океана» с 17-ти часов на 18. Мотивировал это тем, что морякам в море важнее будет послушать «Тихий океан», а не вражеский «Голос»… И Москва с удовольствием на это дело согласилась, хотя им пришлось ради этого перенести время вещания радиостанции «Юность», Но выяснилось, что в новое время целый час мы вещать не могли – максимум 47 минут. Так что целых 13 минут вещания мы потеряли, а вот победили ли при этом «Голос Америки» - ответа на этот вопрос история не знает.

ОБ УХОДЕ ИЗ «ТИХОГО ОКЕАНА» В НАУКУ

Планировал ли я уйти из журналистики в науку? Хороший вопрос. Кандидатскую диссертацию я защитил, работая в «Тихом океане», в 1973 или 1974 году – сейчас точно не помню… В общем это было так.

Когда я заочно учился историко-филологическом факультете Томского государственного университета, то по окончании мне, естественно, нужно было защитить дипломную работу. А перед этим ее написать. Работал я тогда журналистом на Таймыре и во время командировок довольно хорошо познакомился с жизнью коренного населения. Я и написал диплом по коренным народам Таймырского национального округа. Когда работа была готова, то ее отправили на рецензию к одному известному томскому ученому – Зибареву.

 (Зибарев Виктор Андреевич с 1956 г. работал в Томском инженерно-строительном институте, с 1964 г. заведовал кафедрой истории КПСС. В 1972 г. защитил докторскую диссертацию «Создание советской национальной социалистической государственности малых народностей Севера (1917 - 1932 гг.)». Его перу принадлежало более 80 научных работ, в том числе монография «Юстиция у малых народов Севера (CUII-CICвв.)» (1990).

 А потом зовут меня на кафедру и говорят, что Зибарев хочет со мной переговорить. Мы встретились. Он поинтересовался моими планами. Я сказал, что у меня вызов во Владивосток. Он просил остаться, утверждая, что, если в мой диплом кое-что добавить, то получится кандидатская диссертация. Я сказал, что все уже решено и меня во Владивостоке ждут. Зибарев настаивать не стал, но просил в любом случае довести эту работу до кандидатской. Просил зайти во Владивостоке к Андрею Ивановичу Крушанову (организатор и первый директор Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока) и поговорить с ним. С тем я и уехал, а во Владивостоке, увлекшись работой, и забыл про всю эту историю, пока случайно не наткнулся на диплом в своих бумагах. Это уже было где-то году в 70-м, наверное… Я пошел к Крушанову, тот меня поддержал, оформили меня в заочную аспирантуру. Тогда это было еще и выгодно – летать аспиранты могли за полцены… Я поездил, поработал в архивах и как-то незаметно-незаметно …

Не было у меня такого устремления связать свою жизнь с наукой – получилось, защитился, и ладно… А в 1981 году, когда я ушел из «Тихого океана» из-за той идеологической дури, которая в стране поднялась, очень тяжело стало работать - социалистическое соревнование, в которое уже никто не верил… а начальство все требовало, требовало…  Вот пример. Наш хабаровский собкор Феликс Куперман сделал передачу из очереди, где доноры кровь сдавали. Он там с ними разговаривает, они пришли безвозмездно кровь сдать – прекрасная получилась передача. А Ткачев говорит, что ее давать нельзя. Я спрашиваю, почему?! Он говорит: «-Ну, что это такое – везде у нас очереди – за хлебом, за мясом, за квартирами… Теперь вот очередь кровь сдавать…» Тебе смешно, но таких вот сюжетов было тогда я тебе скажу… И я уже понимал, что ничего нового в «Тихом океане»  уже не сделаю…

До этого момента у меня еще были какие-то устремления: еще одну передачу организовать, сделать ее еженедельной, открыть новый корреспондентский пункт, посадить всех собкорров на автомобили… А тут дошел до точки, все, некуда двигаться, ничего не охота.   И для полноты счастья, как говорится,  случился у меня в этот момент еще и кризис среднего возраста. Последнее, на что хватило сил – сделали мы телевизионный вариант «Тихого океана». Передача называлась «Меридианы Тихого». Делала ее Тамара Жарикова. Потом мы с ней встретились уже в Институте истории, где ей не нравилось. Я посоветовал ей пойти преподавать в университет на кафедру журналистики. Я с кафедрой связи не прерывал,  меня частенько приглашали на защиты председателем комиссии.

Почему докторскую диссертацию не написал? Так получилось. Директор института Андрей Иванович Крушанов, как выяснилось позже, не для того меня к себе в институт пригласил, чтобы я в академики метил…