Очерк второй
"НУ, ТЫ ДАЕШЬ, ДЕНИС!"
В начале 70-х годов по инициативе крайкома партии произошла своеобразная "рокировка" в руководстве краевого телевидения и радиовещания. Она была вызвана переименованием нашего ведомства из комитета по радиовещанию и телевидению в комитет по телевидению и радиовещанию. Я был переведён с должности заместителя председателя по телевидению (проработав в ней год или два) на должность зама по радиовещанию, а П.Ф.Марченко (проработав на радио значительно больше) перешёл на мою, на телевидение. Но я до сих пор не понимаю, зачем судьбы людей, их желания и возможности подчинять формальным поводам.
Но таковы были нравы. С творческими пристрастиями не считались. Видимо, главный идеолог края П.А.Антохин руководствовался своими какими-то принципами. Был такой курьёзный случай в 1962 году, после известной политической оттепели, знаменательной разоблачением культа Сталина. По Приморскому радио, в программе утра "В эфире песня" прозвучала популярная в то время песня "Бухенвальдский набат". В ней есть такие слова:"... и восстали, и восстали, и восстали вновь..." (речь шла о человечестве, протестующем против использования атома в целях войны). Свидетельствует П.Ф.Марченко, к тому времени второй месяц работавший руководителем радио: "Звонит мне заведующий» отделом пропаганды Б.Н.Жмакин. С подначкой спросил: "Ну, чего ты там "Вива, Сталин" поёшь?" Звонок, конечно, был не без ведома главного идеолога, а цену подначки из этого дома знали многие. Сколько порой коварства скрывалось в ней. Так складывалось "партийное мнение", которое в итоге приводило к определённым выводам. Я никогда не забуду, как П.А.Антохин, как бы между прочим, на одном из совещании в своём кабинете обронил: "А что у нас тут "Жох" да "Жох" пляшет по телевидению?" (Популярный в то время молдавский ансамбль "Жох".) После этого председатель дал указание внимательно просмотреть всю фоно- и видеотеку с целью "упорядочения музыкального вещания". Примером того, как партийная номенклатура не считалась с человеком, хотя бы однажды проявившем самостоятельность и высказавшем своё, отличное от неё мнение, служит судьба замечательного, творческого по своей натуре человека - Владимира Петровича Бусыгина, незаслуженно отрешённого от должности первого секретаря крайкома комсомола, неутомимого организатора, человека, оставившего заметный след в жизни молодёжи края и "засунутого" партийными чиновниками директором Примиздата. Мы (нас было несколько человек) убеждали С.В.Юрченко забрать В.П.Бусыгина в телерадиокомитет! С.В.Юрченко и сам понимал, что Бусыгин в нашем деле человек нужный, но спорить с главным идеологом было трудно. Своим негромким, еле слышным голосом (чтобы всегда прислушивались к "пророку") он определял судьбу многих в среде творческой интеллигенции. В конце концов В.П.Бусыгин был переведён на телевидение в должности директора и его появление придало новый импульс нашей жизни. Он не был начальником, он был коллегой, писал сценарии, работал в кадре, горячо выступал на летучке и сгорел, как говорят, на работе. Ему не было и 50-ти.
Трудно было заменить этого человека на должности заместителя председателя по телевидению. Но он был близок мне по духу, и это помогало.
На радиоорбиту, которую я осваивал юнкором, потом нештатным корреспондентом, а после окончания института - организатором и руководителем Находкинской городской радиоредакции (молодой Находке только что был присвоен статус города), собкором Приморского и Всесоюзного радио, пришлось выходить с немалым запасом прочности.
Должность заместителя председателя радиокомитета и собственного корреспондента Всесоюзного радио по Приморскому краю совмещал В.Я. Абрамов. Тогда круг штатных сотрудников центрального радио был узким. В основном эту работу в регионах выполняли штатные журналисты местных редакций радиовещания. Где-то в году 53-м Владимир Абрамов уезжает в очередной отпуск, как тогда говорили, на"запад", и по согласованию с корсетью поручает выполнять обязанности собкора Московского радио мне, даёт телефоны московских стенографисток, а им мой домашний телефон. А тогда надо было, кроме экстренных случаев, передавать информацию для союзных "Последних известий" трижды в неделю. И хоть умри, но информация должна быть готова к передаче по звонку стенографистки.
Как мне пригодились тогда уроки тех, о которых я уже говорил. Когда В.Я. Абрамов правил мои первые информации, а потом репортажи, то нет-нет да приговаривал: "Умри, Денис, лучше не напишешь!" В том смысле, что до мастера Дениса мне ещё далеко.
Не могу забыть из того множества информации, что я передавал в Москву, одну, о китобойной флотилии "Алеут", начавшей весенний промысел у островов Курильской гряды. Я, конечно, не был на месте события, но до этого момента целое лето 52 года вместе с другом Леонидом Заичко проплавал на рефрижераторах "Волга", "Нева", "Рион", "Донецк", "Витим" в Охотском море, у берегов Камчатки и Сахалина Впечатления от этих рейсов потом вылились в серию очерков на страницах "Тихоокеанского комсомольца". Впечатления были настолько ярки, что стали палитрой творческой памяти. Факты я узнал в Управлении китобойных флотилий, а картинку представил. Информация получилась краткой, но красочной, с одиноко плавающими льдинами, заснеженными вершинами курильских вулканов и редкими фонтанами морских гигантов. "На лине - первый кит!" - так начиналась информация. А дальше: "Когда в Москве наступила глубокая ночь, на Тихом океане... "и т.д.
Я понял, что информация в Москву не может быть провинциальной, с на должна рассказывать о событии, интересном для страны, выходящем за пределы местных интересов. И она должна быть с интригой: по времени, по сути события, его последствиям. И ещё информация должна нести колорит того региона, где свершилось событие.
Когда вернулся из отпуска Владимир Яковлевич Абрамов, он пригласил меня в ресторан "Тихоокеанец" (помещение нынешнего малого ГУМа) - место постоянной "дислокации" наших радиожурналистов в 50-е годы в дни получения гонорара. Поставив на стол бутылку коньяка, сказал:
- Иду в Москве по коридору "Последних известий" и вижу: на доске лучших материалов твоя информация. Ну, ты даёшь, Денис! Лучше не напишешь!
И тут я понял, что родился, наверное, как раз тот Денис, который заслужил-таки этот коньяк.
В 1954 году, закончив факультет русского языка и литературы Владивостокского педагогического института, я был направлен в Находку. Этот, только что обретший статус города, морской рабочий посёлок воспринимался как гавань "Алых парусов", как Комсомольск-на-Амуре или Магнитка с Кузнецком для романтиков 30-х годов. Это была одна большая стройка. Но строители были разные: и ударные отряды комсомольцев-энтузиастов, и "зеки". В Находке было несколько лагерей Г'УЛАГа. Я до сих пор помню, как каждый вечер и каждое утро в определенное время длинная колонна автомашин с брезентовым верхом, двумя охранниками и собакой на задке каждой машины, не снижая скорости, в тучах пыли проходила сперва с запада на юг, а потом с юга на запад по Находкинскому проспекту, так и оставшимся главным, проложенным этими же зеками. Были среди них и те, кто владел и нашей профессией. Но мы тогда были молоды и смотрели на жизнь свысока.
Находка встретила нас (ещё одну семью) пронзительно синей бухтой в золотых зайчиках августовского жаркого солнца, гулким звоном металла, глухими ударами паровой бабы, забивавшей сваи будущих причалов, и резкими гудками маневровых паровозов. И два чёрных корабельных якоря в центре города, посреди растущих зданий, одетых в леса, воспринимались как "приглашение новосёлам обосноваться здесь навсегда" - не могу не привести слова Леонида Шинкарёва, в то время собкора ТАСС, с которым меня на многие годы связала журналистская судьба. Он уехал вместе со мной во Владивосток - стал литсотрудником краевой газеты "Красное знамя", затем спецкором "Известий", лауреатом премии Союза журналистов, писателем, а я посвятил себя радио- и тележурналистике.
Для молодых специалистов Находка - действительно находка. Работы - хоть отбавляй! Моя Галя, с которой мы вместе начинали самостоятельную жизнь, имела педагогическую нагрузку в 36 часов. Это в полтора раза превышало норму. Не хватало учителей. А я, выполняя обязательство два года отработать в школе, вёл уроки в вечерней школе рабочей молодёжи, а с утра спешил в радиоредакцию.
Круг журналистов в новом городе был тесен. Это Борис Слуцкий - собкор "Красного знамени", имя которого в те годы хорошо знал читатель, как принципиального и хорошо осведомлённого профессионала. Уже известный Леонид Шинкарёв, Саша Рассоленко, потом почти тридцать лет возглавлявший редакцию городской газеты "Находкинский рабочий". Все мы учились друг у друга, строили общие планы, радовались удачам, обмывая их, и огорчались, когда получали нахлобучки, переживая их каждый по-своему. Но все мы жили заботами города. И наша радиоредакция, которой отводилось всего 20 минут времени, стремилась отразить эти заботы: городские известия, живой репортаж с места события, музыкальные поздравления, выступления горожан с их предложениями, критикой недостатков. Находку нельзя забыть. Она, как говорят, дала мне путёвку в жизнь. И когда, в год её пятидесятилетия, на торжественном вечере нас назвали первостроителями - мы не поверили. Ведь тогда мы в сегодняшний день не заглядывали - просто работали. Находка и стала официальным началом моей журналистской судьбы.
Почти двадцать лет отделяют два события - первые годы на радио и назначение на должность заместителя председателя по радиовещанию. 60-е годы - время бурного подъёма телевидения: росло число студий, рождались новые формы и виды передач, появлялась новая техника видеозаписи. Состоялось открытие космического телемоста Владивосток-Москва, ставшего прообразом будущей "Орбиты". Журналисты телевидения были в центре внимания, и многим из них казалось, что они главные герои событий. В общем, на телевидении было престижно работать. Всегда на виду, в центре общественного внимания.
А что радио? Оно, как считалось, уже отслужило своё, уступив место молодому средству информации и каналу культуры. Это сегодня говорят "жевательная резинка" для глаз, "ящик для дураков", "кретинометр", а тогда телевидение, как молодой необъезженный конь, удивляло, поражало и очаровывало. И вот в такой праздник телевидения мне предложили покинуть его и перейти на радио. Честно признаться, я тяжело переживал это назначение, считая, что навсегда расстаюсь с телевидением. И только мой хороший товарищ, лауреат премии Союза журналистов, известный в стране мастер фотожурналистики Юрий Муравин, шутя, поддерживал меня: "Будешь ты стрелком-радистом, а в душе пилот. Будешь ты летать со свистом задом наперёд". Для меня телевидение и радио - как два крыла одной эфирной птицы.