Биография:

ЛЮБОВЬ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

Предисловие

Соседка тётя Лиза, простая женщина, к которой мы ходили за молоком, выходит, определила мою судьбу, как-то сказав: «Деточка, с твоим голосом надо работать на радио». Потом Татьяна Михайловна Масленникова, мой учитель русского языка и литературы в «восьмилетке» и жена капитана, жившая ранее во Владивостоке, рассказала про отделение журналистики в ДВГУ. А далее, в 9-ом-10-ом классе средней школы города Николаевска-на-Амуре, мою судьбу во многом определила также преподаватель словесности Антонина Михайловна Кухтина. Она учила нас правильно писать и говорить, с ней мы выпускали рукописный журнал (кто по юности не баловался стихами?), сотрудничали с местной районной газетой. До сих пор помню, как меня дразнил одноклассник: «Самая тощАя, как комар, а получила гонорар», - выкрикивал он на весь класс, заставляя меня мучительно краснеть. Я вообще была стеснительной, эдакой «скромной отличницей».

Антонина Михайловна организовала школьное радио, где я впервые попробовала себя в роли ведущей. Выбранная впоследствии профессия научила преодолевать мою застенчивость, робость и неуверенность в себе, боязнь «высоких» кабинетов. Но к своему начальству без особой необходимости я никогда не любила ходить. Считала: понадоблюсь - вызовут.

Телевидение на Нижнем Амуре появилось поздно, в 1971-ом году, когда я уже поступила в Дальневосточный государственный университет. Поэтому роль радио в 60-ые годы прошлого века трудно было переоценить. Присев поближе к радиоприёмнику, висевшему на стене, я с замиранием сердца слушала новогодние сказки в «Театре у микрофона» и, конечно, голосом Хортова, вот это торжественное: «Говорит Владивосток». Далее: низко-бархатным голосом Мирончик: «Работает радиостанция «Тихий океан».  

Как же хотелось поскорей попасть в этот город, увидеть море! А уж о том, что когда-то я буду работать вместе с Алексеем Алексеевичем и Ниной Георгиевной, журналистами и всей творческой командой «Тихого», я и не мечтала…  

Признание в любви к радио и нашему Дому его имени

 Впервые я побывала на улице Уборевича, 20а в 1974 году, на экскурсии для студентов. Нам показали Дом радио и ещё старое здание телевидения. (Новое строилось уже при мне, и мы бывали там на субботниках). Зав. кафедрой журналистики Г.Э. Левчук внушал нам, что ДВГУ призван готовить кадры для районной прессы. Но, единожды попав в Дом радио, я пропала навсегда. 

Сначала была практика в редакции информации под руководством легендарного Георгия Исаевича Громова. Затем, на пятом курсе, работа здесь же в штате (вот свезло-то!) и написание практического диплома, на защиту которого неожиданно приехал его руководитель - САМ Семён Владимирович Юрченко, председатель телерадиокомитета и ещё одна легендарная, яркая и неординарная личность. Помню, по-доброму ворчал на меня: "Всё-то вам, молодым, нужно разом: и учиться, и работать, и замуж, и детей рожать". Свою старшую дочь я родила в 1976 году, вскоре после защиты диплома. Накануне этого события начальник отдела кадров Г. П. Пименова попросила меня написать заявление об увольнении по собственному желанию: "Ну кто пойдёт на "декретную" ставку? А ты вернёшься и тебя опять возьмут на работу". И я, дурочка, согласилась, отказавшись таким образом от материальной помощи государства (и от минимум пары лет стажа). Это, наверное, была моя всепрощающая любовь к Дому радио. Куда я, конечно, вернулась. Но не сразу, так как моё место в редакции информации было, естественно, занято. На него пришла работать Галина Братко.

Подробности

Дверь в редакцию информации всегда была открыта. Те, кто проходил мимо через большой холл, считали своим долгом поздороваться. Это нисколько не мешало творческому процессу. Виниций (Владимир) Иванович Емельянов звонил по телефону, Георгий Исаевич Громов своим красивым голосом со слегка грассирующим «р» рассказывал неприличные анекдоты, я краснела, что мужчин очень забавляло. По пути из собкорровского пункта Первого канала к нам заглядывал Олег Александрович Паденко, поддерживал тему и смеялся моему смущению. Он вообще любил подшутить надо мной, дразнился: «Ясенькова». Я поправляла: «Без мягкого знака».                                                                                           Как-то в обед (я уже работала в «Тихом») встретились в нашей радийной столовой (кстати, кормили там отменно), он опять: «Ясенькова без мягкого знака, интересная ты женщина, поухаживал бы, да ведь ты такая - жениться придётся». Олег Александрович был статным, красивым мужчиной. Думаю, любил женщин, как и они его. А уж таланта ему было не занимать. Репортажи Паденко слушались на одном дыхании. Сейчас Олег Александрович, как и его дочь-журналистка Юлия, живёт в Москве. Через много лет мы «встретились» в соц. сетях, где с удовольствием общались, вспоминали прошлое. Впрочем, как и со многими другими коллегами.                                        

Но вернусь к своим первым шагам на радио. Всучив мне тяжеленный «репортер» (это потом они стали на пару килограмм легче, а до диктофона ещё было ой как далеко), Георгий Исаевич напутствовал: «Плыви, сволочь! Знаешь, что именно так дядьки учили Есенина плавать? Выплывешь, значит, будет из тебя толк».

Мне удалось без брака записать свой первый репортаж. Правда, плавать я до сих пор не научилась.

«Цацкаться» со мной было некому и некогда. Училась, наблюдая за старшими коллегами. А у них было что перенять. Прибегал вечно «взмыленный» Владимир Иванович Пось (пёс, как шутливо звали его за глаза), приносил новый яркий спортивный репортаж. Очередной выпуск «Часа обеденного перерыва» готовила и вела Валентина Ивановна Байкалова, чей мелодичный, мягкий голос обожали радиослушатели. И вся она была уютно-домашняя, располагающая к себе, открытая людям. А слушателей не обманешь - они отвечали ей взаимной любовью. Валентине Ивановне приходило много писем. По-моему, у нас с ней была взаимная симпатия.    Симпатизировала я и милой, хрупкой Людмиле Васильевой.                                                          Потом Валентина Ивановна Байкалова вышла замуж за Виктора Петровича Феоктистова. Его направили собкорром радиостанции «Тихий океан» на Сахалин. Они уехали и вернулись во Владивосток, когда Виктора Петровича назначили председателем телерадиокомпании.

Одно из самых ярких впечатлений того времени - командировка в Партизанск, спуск в клети в шахту, на самую глубину. Мне выдали спецодежду, резиновые сапоги, каску с налобным фонарем. Сопровождающий горняк, как бы испытывая на прочность, показал самые узкие соединительные штольни, где мы продвигались ползком на спине. Долго потом отмывалась в душе, но черные каёмки под ногтями и угольная «подводка» на глазах остались. Зато репортаж был действительно с места события.

Запомнилось также интервью с Радой Никитичной Аджубей, заместителем главного редактора журнала «Наука и жизнь» и дочерью бывшего главного секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева. Яркая, интересная личность сама по себе, она всячески избегала разговоров о своём отце и муже, бывшем главном редакторе «Комсомолки» и газеты «Известия» Алексее Ивановиче Аджубее, хотя именно такую задачу поставил передо мной главный редактор. Но немного о личном поговорить все же удалось. Во всяком случае, Георгий Исаевич остался доволен. Да и факт, что Рада Никитична вообще согласилась на встречу с начинающим корреспондентом Приморского радио, был ценен сам по себе. Р. Н. Аджубей была скромным человеком, крайне редко давала интервью и не занималась политикой. Для неё главным была семья (муж и трое сыновей) и ее любимый журнал, в котором она проработала всю жизнь…

Тех, с кем начинала свой трудовой путь на Приморском телевидении и радио, вспоминаю с большим теплом. Считаю, что мне очень повезло застать журналистов, режиссёров и звукооператоров старшего поколения.                                                                      … В ноябре 1977 года моей старшей дочери исполнился год и четыре месяца. И я вернулась на ПТР. Председатель телерадиокомпании В. А. Ткачёв направил работать в редакцию информации телевидения. Первая запись в моей (новой) трудовой книжке: «младший редактор». Зарплата - 90 рублей. Я бы, наверное, тогда работала и бесплатно - так всё было интересно. Да и потом мне казалось, что возможность работать в эфире ценна сама себе, а за это ещё и платят! Но мы жили не при коммунизме, который нам только обещали. Светлые времена так и не пришли. А далее случались всякие. Порой и нашу «смешную» зарплату задерживали на два-три месяца, а семью, которую я впоследствии содержала одна, надо было кормить. Однако радость творчества, счастье общения с коллегами и радиослушателями оставались со мной всегда, при любых обстоятельствах.

Но вернусь к началу своей («обнулённой») трудовой биографии. Итак, я попала на телевидение. В этот храм «бывалые» молодых пускали с трудом. Правда, в редакции информации с этим было попроще.

Мне хорошо работалось в одном кабинете со старшим редактором Борисом Александровичем Кожиновым, крепким профессионалом и добрым, хорошим человеком; с немногословным Сергеем Александровичем Литусом (его, высоченного пятикурсника, я, первокурсница, запомнила ещё со времён студенческого общежития). Литус не только писал, но и сам снимал на камеру преимущественно спортивные сюжеты. Заглядывал в редакцию режиссёр и спортивный комментатор Юрий Тимофеевич Беззубик. Им с Литусом было о чём поговорить. Всегда куда-то спешил наш «информационный» режиссёр Владимир Иванович Игнатенко, говорил быстро, двигался стремительно. Да и то, недаром говорят: «Если работа на радио напоминает сумасшедший дом, то на телевидении - пожар в сумасшедшем доме». Утром пришел на работу, вечером, а то и в обед результаты твоей деятельности - уже в эфире.

Меня скупо хвалили маститые телеоператоры, с которыми ездила на съёмки сюжетов. И даже признала Сама Валентина Воронова (Коробеева), сидевшая за стенкой в соседнем кабинете (а у неё, как она признавалась, был непростой характер). Кто ж в Приморье не знал журналиста Валентину Воронову? Впрочем, и Сергея Литуса - тоже (они, кстати, были однокурсниками и дружили. Как и с работавшими на ПТР Галиной Медведевой, Тамарой Жариковой и Александром Брюхановым). Мне импонировал аналитический склад ума и несомненный талант телевизионной ведущей Валентины Анатольевны (я обращалась к ней тогда по имени-отчеству).

Сложнее обстояло дело с главным редактором Виталием Иововичем Солдатовым. Как-то, скажем мягко, не пришлась по душе его манера общения со мной, и я всячески старалась избегать прямых контактов. Недаром на обороте фото, сделанном ко дню рождения, наш фотограф Алексей Чичилин написал: «Держись, девчонка, пройдут дожди, уйдёт Солдатов, ты только жди». Вот это фото с автографами коллег, в том числе и самого старшего в редакции - Леонида Марковича Субботенко. Но все (кроме меня) звали его просто по имени.

 

Солдатов действительно ушёл: на радио, возглавил там редакцию информации. И мне на телевидении довелось даже немного поработать под началом Ивана Фёдоровича Гурко (Гурок - так ласково за глаза звали его коллеги). Впрочем, потом нас с Солдатовым судьба свела в «Тихом» надолго…

Проработав на телевидении всего год, я успела съездить в подшефный колхоз, поучаствовать в субботниках, узнать коллектив, полюбить телевидение. Только было мне невдомёк, почему удачные «синхроны» или, как сейчас говорят «стендапы», уже после подписи главреда, безжалостно удалялись из кадра, оставляя мне право только озвучивать сюжеты…

Да, я знала, что работаю временно, на месте ушедшей в «декретный» отпуск моей однокурсницы Вали Рязанцевой (Бычковой), но на самом деле всё оказалось не так просто. А, может, и к лучшему. Знать, суждено мне было вернуться на радио.

КАК МОЛОДЫ МЫ БЫЛИ...

Итак, отработав год в редакции информации телевидения (прекрасная тоже школа), я в 1978 году попала не куда-нибудь, а в «Тихий океан», который как раз переходил на ежедневное вещание.

 Первый слева - главный редактор радиостанции «Тихий океан» В. А. Тураев, я, редакторы Владимир Молдован и Нина Василевская, режиссёр Раиса Николаева, ст. редактор Александр Копейка, редактор Людмила Хромова.

Вадим Анатольевич Тураев, не признающий женщин в «мужской» редакции, после испытательного срока всё же оставил меня в своем коллективе.

И решил доверить вести телевизионную программу «Меридианы Тихого», которую тоже (признаться, без особой охоты) готовили «тихоокеанцы».

«У нас нет специалистов, да и своих дел хватает. А ты пришла с телевидения. Тебе и карты в руки». - Сказал он мне.

Окрылённая доверием, я подготовила текст программы, пригласила участников, получила одобрение и подпись на «микрофонной» папке главного редактора и пошла за следующей «визой» к заместителю председателя ПТР по телевидению Ирине Владимировне Стрельниковой (до этого с ней лично мне не доводилось общаться). Узнав, зачем я пришла, Ирина Владимировна вышла из себя: «Вы слишком много себе позволяете! Эта программа не для вас предназначена. Я жду из Хабаровска старшего редактора Кокову (как я впоследствии узнала, подругу Стрельниковой). А в вас мне не нравится всё: вы сами, ваше лицо, ваш голос. Я только избавилась от вас, а вы тут опять…»

Я была раздавлена. В кабинете Тураева сквозь нахлынувшие рыдания рассказала о происшедшем. «Вот я старый дурак!» - Воскликнул Тураев. – Невольно подставил тебя. И поверь мне, как мужчине, всё у тебя в порядке и с голосом, и с внешностью». Ту программу он провёл сам (её вел также прекрасный журналист Михаил Вознесенский). Потом «Меридианы Тихого» полностью «отошли» к телевидению. (Впрочем, и сам М. Вознесенский далее уже работал на TV)

…Через несколько лет по случаю профессионального праздника в Большой студии Дома радио собирали ветеранов-пенсионеров ПТР. Время было обеденное. Я мыла руки перед входом в столовую, которая находилась на первом этаже, у лестницы. И вдруг слышу: «Как я люблю слушать ваши передачи, какой у вас прекрасный голос…» Оборачиваюсь: Ирина Владимировна Стрельникова. Я растерялась от неожиданности, как когда-то, много лет назад…  

…А в 1978-ом в «Тихом» мы бурно обсуждали, какие новые программы должны появиться в эфире в связи с переходом на ежедневное вещание. Решили: понедельник станет «Часом письма», четверг - «Капитанским часом», суббота - «Панорамой дальневосточной недели», вторник, среда и пятница будут в основном «деловыми», посвященными работе рыбаков и моряков, воскресная программа должна быть «облегчённой», содержать очерки о тружениках моря, рассказы о культурных событиях региона. Пять дней в неделю выпуски завершала рубрика «На голубых дорогах мира»: мы знакомили слушателей в море и на берегу с позицией судов «Востокрыбхолодфлота», Владивостокской базы тралового и рефрижераторного флота, «Дальморепродукта», ТУРНИФа, Дальневосточного и Приморского морских пароходств. Придумывались рубрики: «В вашем доме», «Из дальних странствий возвратясь» и «Два мира-

два образа жизни» - куда ж без этого? Уже потом, побывав за границей и сама увидев, как там, за «железным занавесом», я испытала чувство неловкости за наивные вопросы своим тогдашним собеседникам. Думаю, а как же они в ответ «клеймили загнивающий Запад»? Наверное, им нельзя было иначе. И не только «помполитам», которые, увы, не всегда пользовались уважением на флоте. Но мне запомнился противоположный пример. Очерк о первом помощнике капитана Дальневосточного морского пароходства я сделала в связи с получением им правительственной награды. В экипаже своего помполита любили. Запомнилась его фраза из интервью: «Я как Василий Иванович Чапаев. Сажусь чай пить - садись со мной. Дверь моей каюты всегда открыта…»

Вадим Анатольевич Тураев - главный мой учитель и авторитет в журналистике: талантливый и очень порядочный. Однажды Тураев поручил сделать очерк (где тот, самый уважаемый мной жанр, в нынешней журналистике?) Моя коллега, помню, сказала: «Я сейчас свободна, почему он именно тебе дал это задание, ты ведь итак загружена?» А я ценила это доверие. В редакции некоторые обижались на Вадима Анатольевича за его высокую требовательность, случавшуюся резкость высказываний и нетерпимость к халтуре. Но на меня Тураев, несмотря на свою «горячую» натуру и порой взрывной характер, ни разу не повысил голос. Да, в «Тихом» нужно было много работать. Помню, собралась я в положенный по графику и КЗОТу отпуск. Написала заявление. А Тураев: сделаешь «загон» программ впрок, отпущу. И к своим двум (а часто и больше) обязательным программам в неделю я перед уходом в отпуск подписала у него тексты еще 8 программ с «отмонтированными» плёнками. То есть в редакции оставалась основа, а в экстренном случае, полагаю, всегда можно было что-то добавить. Тем более, делала я в основном не событийные, а «понедельничные» и «воскресные» программы. В редакции же народу всегда не хватало. В случае моего отсутствия «прямые» эфиры подхватывали коллеги. К примеру, Наталья Орлова, с которой мы много лет просидели в одном редакционном кабинете. Или я заранее записывала «Час письма», как это бывало в случае празднично-выходных дней.

Об этой программе надо сказать отдельно. Она была очень популярной. Письма с музыкальными заявками, поздравлениями родным и добрыми словами радиослушателей в наш адрес приходили ежедневно буквально мешками. Часть из них сохранилась. Когда меня стали ассоциировать именно с «Часом письма», поначалу не могла этого принять. Мне казалось, это же так просто: говорить с людьми, быть такой, какая я есть. Другое дело, к примеру, - написать хороший очерк. То есть я мыслила профессионально. А у людей была потребность в живом общении, добром слове, понимании и сопереживании вопреки расстояниям. Я это поняла через годы. И время примирило с тем, что слушатели запомнили меня не по многоплановой работе в эфире, а именно благодаря программе «Час письма». Как-то прочла, что артиста Леонида Куравлёва очень обижал тот факт, что наибольшую популярность ему принёс фильм «Афоня», хотя он сыграл много замечательных ролей. Осмелюсь предположить, что это, в некотором смысле, и мой вариант.

Среди множества писем обращали на себя внимание весточки из Австралии от нашего бывшего соотечественника Михаила Петровича Денисона (Денисова). Он сначала писал по очереди мне и Наталье Орловой, а затем стал больше общаться со мной: присылал даже бандероли с кассетами-записями программы «Час письма», которую он ловил в эфире как радиолюбитель. Интересно было слышать свой голос сквозь шумы и помехи эфира. До сих пор удивляюсь, зачем он это делал? Может для того, чтобы мы убедились, что мощные передатчики радиостанции «Тихий океан» позволяют слышать голос далёкой Родины даже в другом полушарии, хотя в эфире звучало, что мы ведём свои передачи на районы Тихого, Индийского океанов и Восточную Арктику.  И только. Хотя и это был огромный охват аудитории.

Михаил Петрович писал и звонил мне до последних лет жизни. «Я имею соседа, а сосед имеет компьютер». - Читаю строки письма из Австралии. Это Михаил Петрович пытался приобщиться к стремительно меняющемуся миру. Но пользоваться компьютером, электронной почтой и мобильным телефоном так и не научился (хотя до последнего водил машину). Звонил по домашнему: через годы и расстояния, шум эфира. Сначала во Владивосток, потом сюда, в Сочи. В душе он оставался русским, не желая забывать родные речь и письмо.

Приходили в редакцию и курьёзно-«грозные» письма. Немало их было из мест лишения свободы. Один постоянный адресат признавался в любви и, не спрашивая о взаимности, писал: «Освобожусь, найду и женюсь». «Знать бы, когда и куда надо прятаться», - думала я. Но всё обошлось.

Как-то в редакции появился, правда, ненадолго, новый сотрудник. Владимир Широков до прихода на радио работал в газете «Боевая вахта», был собкорром «Красного знамени». Потом уехал в Калининград. Для него в «Тихом» всё было в новинку, а его жена, Заслуженный учитель, оказалась моей страстной поклонницей, спрашивала у мужа: «Ясенкова, наверное,

Заслуженный работник культуры?» Широков рассказывал, что отвечал: «Нет, она у нас народная».

Впрочем, я и сама чувствовала эту любовь радиослушателей, не только читая их письма, но и когда меня узнавали по голосу (даже здесь, в Сочи, бывшие жители Владивостока, до этого совсем не знакомые).

Моему мужу, моряку-подводнику, служившему на Камчатке, тоже нравились передачи радиостанции «Тихий океан». Говорит, что сначала влюбился в голос. А наяву мы встретились во Владивостоке через 25 лет.

«Дороги трудны, но хуже без дорог»

Когда в календаре случался пятый по счёту понедельник или четверг, выходили другие тематические программы. Тем более, «Тихий океан» уже давно воспринимался не только как передача для моряков, но и для всех категорий слушателей. Я любила делать программу «Для тех, кто в пути». Её героями становились маячники, геологи, «дальнобойщики», путешественники, - все, кто причастен к дороге.

Как там, у моего любимого Визбора: «Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог штопаем ранения души». Может, оттого и я так люблю путешествия? До сих пор говорю, что согласна ехать хоть в деревню Лаптёвку: когда угодно и на чём угодно. (Машину, мою мечту, я за всю жизнь так и не приобрела, хотя права, и, как следствие, многолетний «безаварийный» стаж, имеются).

Памятной стала командировка в посёлок Преображение, в том числе - встреча со смотрителем местного маяка. Меня попутно «прихватил» с собой бывший тогда заместителем председателя краевого рыбацкого профсоюза Владимир Алексеевич Нагорный. Каюту для ночлега мне предоставили на плавбазе...

Когда дня не хватало, сидела-сочиняла-творила тексты, подбирала песни для программ ночью на кухне нашей однокомнатной «хрущёвки». Дети засыпали под стрёкот печатной машинки. Это было прекрасное время творчества.

Потом придумалась программа «Ты и я: интимный мир двоих». Животрепещущая тема для тех, кто находится в разлуке. Я приглашала в студию кандидатов наук: известного психолога из ДВВИМУ и сексопатолога, редкого специалиста в то время. Они давали советы, как

пережить разлуку и сохранить семью, отвечали на звонки радиослушателей. И всё было хорошо, пока однажды жена рыбака в прямом эфире не выдала: «А знаете, что мне муж привёз из рейса? Наградил …» И далее идёт далеко не медицинский термин. У режиссёра Натальи Нестреляевой округляются глаза, она быстро «микширует» звук. Мы в студии после секундного замешательства продолжаем общаться как ни в чём не бывало. Но слово, как известно, - не воробей… Вскоре Тураева вызывает Ткачёв и показывает ему письмо, в котором радиослушательница возмущается, что ведущая матерится (!) в эфире. Вадим Анатольевич смеётся: «Да у нас Ясенкова не умеет материться». Но программа после того случая долго не прожила, хотя приходило много других, благодарственных, писем. Видимо, решили, что и у гласности должны быть свои пределы…

В этом своём повествовании я отталкиваюсь в основном от имеющихся у меня фотографий. К сожалению, нет в моём личном архиве фотографий Бориса Мисюка, Александра Черевченко, Феликса Купермана, Евгении Гилистенёвой, Натальи Гурулёвой…

О каждом(ой) и многих других можно рассказывать и рассказывать. Немного о том, что помнится наиболее ярко.

Женя Гилистенёва. Она, помимо Нины Петровны Василевской, с которой мы сидели в одном кабинете напротив друг друга, была одной из «избранных» дам, допущенных в «мужскую» редакцию. Это уже потом, в эпоху «после Тураева», работать и даже руководить «Тихим» стало позволено женскому полу. Женя была стремительно-оперативна и, как мне казалось, в профессии не уступала сильному полу. Она по-мужски и море сделала местом своей дальнейшей работы: устроилась библиотекарем на пассажирское судно Дальневосточного морского пароходства.

И пока я, не имея возможности надолго оторваться от детей, только мечтала сделать загранпаспорт моряка и попасть в рейс, другая моя коллега, Наталья Гурулёва, живущая сейчас в Штатах, села на пароход до Австралии. Такие вот женщины работали в «мужской» редакции! С Натальей дружит до сих пор и не раз бывала у неё в гостях Ирина Пугина (Боровская). С самой Ириной мы встречались уже и здесь, в Сочи. Я очень тепло и трепетно к ней отношусь. Она не только умница, но и человек большого душевного дара.

Про Нину Петровну Василевскую, легендарнейшую личность, много писали мои коллеги. Мне запомнилось, как она делала свои прекрасные очерки. Для этого ей никуда не надо было идти-бежать. Все делалось дома, который располагался тоже на улице Уборевича или на редакционном столе. Нина Петровна не умела печатать и свои материалы относила в машбюро. На моих глазах доставались ножницы, «кромсался» старый очерк, в который иногда от руки вписывались-вклеивались вставки. Затем текст обчитывался красивым голосом Василевской, на него «накладывалась» музыка, шум моря из фонотеки. И на выходе получалось почти произведение искусства, которое слушалось на одном дыхании. Неизменно любимым повтором Нины Петровны оставался однажды удачно найденный образ: «Он шел по причалу, шурша голенищами больших резиновых сапог».

Я не знаю, кем больше была Василевская: артисткой или журналисткой? «Я - в порт», - говорила она, - величаво уходя из редакции, но оставляя «эффект присутствия»: кофточку на стуле. Посетила ли она вообще когда-либо в своей жизни морской или рыбный порт, оставалось для всех большой загадкой. Это была королева эфира, которой прощалось всё за её несомненный талант. Говорят, она прекрасно пела, играла на гитаре. Я была у Нины Петровны в гостях, по-моему, лишь однажды, а старшие товарищи рассказывали, что когда-то собирались там большими компаниями. Я застала её уже во «взрослом» возрасте. Но былая величавая красота проглядывала и тогда. Нина Петровна не терпела возражений - характер не позволял. Как-то она поведала мне одну историю. А назавтра я услышала новую версию этого же рассказа и наивно посмела сказать: «А вчера вы рассказывали мне всё иначе». Нина Петровна разгневалась и «ушла в порт». А назавтра поутру меня вызвал к себе в кабинет зам. по радио Сергей Петрович Муромцев. «Зачем ты довела Василевскую? - Спросил он. - Теперь вот она ушла на больничный». Видя мою растерянность, добрейший Сергей Петрович добавил: «Ладно. Знаю и тебя, и Василевскую. Ты уж там будь с ней поосторожней». С тем и отпустил. Больше Нине Петровне я не возражала. И после этого случая мы с ней всегда прекрасно общались. Последний раз Нину Петровну я встретила у ГУМа, на углу Светланской и Уборевича. Поговорили о жизни. У Нины Петровны старшая дочь Наташа и внучка к тому времени долгое время жили в Австралии. А младшая, Марина, музыкант, ушла из жизни ещё молодой. Нина Петровна жила одна в той же квартире на Уборевича, по соседству с другой радийной журналисткой, Еленой Ивановной Кантакузовой, которая ее иногда навещала…

Собкорры «Тихого» достойны отдельного повествования. Когда они приезжали, то «тусовались» в основном в 8-ом, «мужском», кабинете. Тогда в редакции случался праздник не только общения, но и чревоугодия. С Камчатки-Сахалина-Магадана (а, может, и из Хабаровска) привозилась, естественно, рыба-икра. И закуска была уже «не под селёдку». А вечером мужская часть редакции шла в ближайший ресторан.

В Хабаровске собкорром был интеллигентнейший Феликс Абрамович Куперман. Сейчас, насколько я поняла, он живёт в Израиле. По-прежнему пишет талантливые стихи. Нас с ним, как и со многими бывшими коллегами, о чём я уже писала, через много лет «свёл» «Фэйсбук».

Александр Черевченко, магаданский собкорр, со временем переехал в Прибалтику. Он тоже писал прекрасные стихи. Помню, зашёл в наш 11-ый кабинет, встал на одно колено и как начал читать любовную лирику! Я растерялась. Но тут вовремя заглянул Тураев: «Саша, не мешай Ясенковой работать».  

Карл Лауве, сахалинский собкорр, был солиден и немногословен. С ним мне не довелось особо пообщаться…

Александр Копейка

Когда его не стало, мне неудержимо захотелось найти наши совместные фото. Их оказалось до обидного мало. «Тихий океан» стал лучшей частью моей (да, думается, и не только) жизни. Но мы не спешили ее запечатлеть на память. У нас же вся жизнь была впереди. Как молоды мы были!

… Уже не звучат в эфире позывные радиостанции «Тихий океан». Я отныне буду вести утренние эфиры и вскоре вообще покину любимое радио. Мне, как «одной из могикан», кто-то приносит найденную за шкафами старую стенгазету: «Заберёшь»? «Конечно».

Фото со следами клея на изнанке. На общей, к 20-летию радиостанции «Тихий океан», есть и Саша Копейка. Меня на этом фото нет. Я тогда находилась в отпуске по уходу за ребенком.

 1983 г. Слева направо. Нижний ряд: Редактор Людмила Хромова, зам. председателя Приморского краевого комитета по телевидению и радиовещанию по радио Сергей Петрович Муромцев, гл. ред. р/с «Тихий океан» в то время Татьяна Александровна Баранова, председатель Приморского краевого комитета по телевидению и радиовещанию Валентин Александрович Ткачёв, звукорежиссёр Раиса Николаева, собкор р/с «Тихий океан» на Камчатке Кирилл Харыбин, ст. ред. Александр Копейка, редактор Анатолий Матвиенко.

Стоят: журналист Михаил Вознесенский, (?), редактор Елена Песчаницкая, звукорежиссёр Лариса Орлова, бывший гл. ред. р/с «Тихий океан» Вадим Анатольевич Тураев, Валентина Ивановна Байкалова, в то время собкор р/с «Тихий океан» на Сахалине, редактор Евгений Давид-Хан, звукооператор Лидия Пигаева, редакторы Ольга Ковальчук и Андрей Островский

… Моя младшая дочь Маша родилась в 82-ом. И давно ждущая сигнала «обмыть» это событие журналистская братия наконец собралась в нашей однокомнатной «хрущёвке». У соседей взяли стулья, на которые положили доски. Уместились все. Была запечена баранья нога, накрыт стол и мои голодные после работы коллеги, воздав должное явствам, вскоре перешли к пище духовной. А поговорить нам всегда было о чём: на творческие «посиделки с водкой-селёдкой»» в кабинетах «Тихого» мечтали быть приглашенными коллеги из других редакций. И ещё было святое - поднять стопку-другую в аппаратной после записи очередного выпуска «Тихого». «Эх, так и не научили мы тебя пить водку», - сетовали коллеги.

… И вот моя месячная дочь тихо спит в углу в своей кроватке, а у окна этой же комнаты шумит могучий, преимущественно мужской, «Тихий океан».

... Как же я вас люблю, ребята! Тех, кто есть и кого уже нет. Как я горжусь вами: самыми талантливыми и настоящими, словом, самыми-самыми...

 1983 г. Редакторы Татьяна Ковалёва (Надеина), Нина Василевская, Анатолий Матвиенко, Ольга Ковальчук, Людмила Хромова, Александр Колесов, Дмитрий Брюзгин, ст. редактор Александр Копейка, гл. редактор Татьяна Баранова

… Потом судьба развела нас с Александром Копейкой и его женой, звукооператором Татьяной Романовой. Но мы никогда не теряли друг друга из вида. Он стал депутатом Верховного Совета СССР, затем - секретарём российского Союза журналистов.

… Через годы была встреча в Москве. Я ехала на учебу и по просьбе Саши везла переданные из Владивостока редкие лекарства от онкологии для его друга-депутата. Саша встретил меня в аэропорту. Потом мы с ним и Таней долго сидели-вспоминали на их уютной кухне, пока у меня не стали совсем закрываться глаза после долгого перелёта и разницы во времени...

Моя стажировка в Москве заканчивалась. А 7 февраля (о чем тоже напомнила старая фотография) случилась дата: 300 лет российской прессе. Таня не любила «парадные» мероприятия. И я была приглашена на этот праздник вместо неё. Награждения и соответствующий событию банкет проходили одновременно на двух этажах. Мы это действо видели на верхнем, где был установлен большой экран. Когда я спустилась вниз, то встретила своего начальника, руководителя пресс-службы Фонда социального страхования РФ, бывшего «тассовца». Он был немало удивлён моим присутствием, да к тому же тем, что я «спустилась с верхов», где обитали «боги Олимпа», то есть руководство Союза журналистов.

Спросил, с кем я там знакома. Я ответила: «С Александром Константиновичем Копейкой». «Откуда?» «Мы вместе работали на радио». Саша только рассмеялся, услышав этот рассказ.

Потом, когда была в Москве на стажировке в Фонде социального страхования, мне случилось побывать не только дома у Тани и Саши, но и на его рабочем месте, в Центральном Доме журналиста. Так приятно было видеть тёплое отношение к Саше его коллег и там!

О наших тогдашних прогулках по Москве напоминают эти фотографии.

 

Памятные встречи

Конечно, за годы журналисткой работы их было много: как с простыми, так и со знаменитыми людьми. Последние для меня никогда не были самоцелью. Мне даже больше нравилось суметь расположить-разговорить и рассказать о себе обычного человека. Убеждена, что в каждом из нас скрывается целый мир: его надо только суметь открыть, увидеть.

Помнятся руки молодой рыбообработчицы, о которой я писала очерк: с узловатыми суставами и изъязвлённой кожей от холодной воды и соли (резиновые перчатки не спасали). Зато как красиво эти руки укладывали в баночки сельдь-иваси и делали «розочки» из крабов! К концу 12-часовой смены напрочь отмерзали ноги в резиновых сапогах. Как следствие - многие женщины потом не могли родить. Хорошо, если у них уже были дети. Так что высокие заработки, на которые после путины можно было купить квартиру, давались непросто.

Нашим радиослушателям также всегда было интересно узнать о жизни известных людей. И когда таковые приезжали во Владивосток, надо было взять у них интервью. В редакции это любил делать Анатолий Матвиенко. Помнится, однажды даже попросил меня: «Давай лучше я схожу»? Но и другим случалось выполнять такие редакционные задания.

Однажды в рабочую командировку во Владивосток в качестве заместителя председателя Советского комитета защиты мира приехал космонавт-испытатель, дважды Герой Советского Союза Георгий Михайлович Гречко. На тот момент он совершил два полёта, побывал в открытом космосе. Знал, что такое риск на грани жизни и смерти. Но рассказывал об этом со своей неизменной, запоминающейся улыбкой. Он был одним из первых "гражданских» инженеров, которые полетели в космос. Именем Гречко названа малая планета, которую Георгий Михайлович открыл в ходе своего первого полёта. На момент нашей встречи ему было 49 лет (это я сейчас вычислила, зайдя в интернет). Оказывается, Георгий Михайлович был на четыре года старше моей мамы. А мне было 26. И он, полноватый, несколько обрюзгший, показался мне пожилым и не очень здоровым человеком (во время нашей беседы космонавта, извините за подробности, мучала изжога. Я тогда подумала, что космические полёты действительно даются непросто для организма человека). Несмотря на мои заключения, Георгий Михайлович был галантен с дамами (со мной и председателем местного отделения Советского комитета защиты мира). И ничто, как оказалось впоследствии, не помешало ему в третий раз слетать в космос и… быть женатым третьим браком. Сейчас в интернете прочла, что его последняя жена старше меня всего на год и родилась в один день со мной, 22 мая. А Георгий Михайлович - 25 мая. Такие вот интересные совпадения. Но тогда обо всём этом не думалось. Да и ни о чём личном я его, как помнится, не спрашивала. Говорили о космосе и мире. Георгий Михайлович - блестящий собеседник. Не случайно он, доктор физико-математических наук, потом долгое время вёл на телевидении программу «Этот фантастический мир». Общаться с ним было неимоверно интересно.

Георгий Михайлович сам предложил подписать мне открытку. Их у него была пачка. Думаю, привык давать автографы. А я бы и не попросила. Почему-то не собирала ни у кого. Вот и остался у меня единственный автограф - от Георгия Михайловича Гречко.

Третий полёт космонавт Гречко совершил в сентябре 1985 года, когда ему было 54 года. И долгое время оставался самым «возрастным» космонавтом в мире, поднявшимся на орбиту. Подписывая мне открытку, он, наверное, уже знал о своей предстоящей новой встрече с космосом…

Во время встреч с известными людьми случались и курьёзные случаи. Как-то Александр Копейка дал мне задание: записать интервью с приехавшим на гастроли во Владивосток Валерием Ободзинским. Но предупредил: «Говорят, он неравнодушен к молодым дамам. Ты будь поосторожней».

Кто ж тогда не знал Ободзинского? Я уже была старшеклассницей, но на танцы в городской парк папа меня не пускал. Голос Ободзинского долго призывно звучал для меня на расстоянии: «В каждой строчке только точки после буквы «л» … Только в выпускном классе я попала на танцплощадку.

И вот через много лет мы встретились с тогдашним кумиром всех девчонок. Я, помню, разочарованно подумала: «Какой он немолодой и лысый» …

Мы сидели на стульях на высокой сцене Дома офицеров флота. Интервью завершалось. Неожиданно Валерий вскочил, припал на одно колено и, проникновенно глядя на меня, запел: «Эти глаза напротив». Я поспешно ретировалась…

Довелось как-то на открытии во Владивостоке кафе «Зелёная лампа» брать интервью у Михаила Боярского. Запомнилось, как он жаловался на издержки популярности: «Вот, к примеру, захоти я сейчас прогуляться с вами по городу. А нельзя - назавтра все узнают» …

Середина 80-х - лихие 90-е

Когда я вновь в 1985 году вышла на работу после рождения второй дочери и более чем трёхлетнего своего отсутствия, настали совсем иные времена. В редакцию пришли другие люди. А мне надо было догонять упущенное время и возможности, соответствовать новой действительности и пытаться после периода «пелёнок и ползунков» дотянуться до уровня знаний пришедших в редакцию молодых, образованных ребят.

 Дима Брюзгин - молодой Чехов. Первая ассоциация, когда я его увидела в "Тихом океане". Аккуратная бородка, интеллигентность во всём. Идеи на редакционных «планёрках». Выдвижение Саши Копейки в народные депутаты. Это - первое, что приходит на память при имени Дмитрий Брюзгин. Они, молодые выпускники ДВГУ, держались вместе и, по-моему, дружили, хотя были очень разными. Дима затем создал свою радиостанцию - "Владивосток".

Он, как мне кажется, среди всех своих творческих друзей-коллег был самым предприимчивым. Впрочем, лучше его знали другие. Нас разделяла разница в возрасте, да, наверное, много чего другого. Объединяла - любовь к радио и "Тихому океану".

За более чем четверти века работы на радио было так много интересного, что обо всём и не расскажешь. Меня дополнили и, думаю, еще сделают это коллеги. И «тихоокеанцы» в том числе. 

Главный редактор радиостанции «Тихий океан» В. Солдатов, редакторы Елена Песчаницкая и Марина Лобода (политический обозреватель, известная тем, что взяла интервью у Б. Ельцина ещё до его «президенства»), режиссёр Раиса Николаева

Шло время, и «Тихому» становилось тесно в двух кабинетах (не считая кабинета главного редактора) и нам выделили ещё один: под номером 13. Если одиннадцатый считался женским (хотя впоследствии там сидел Юрий Степанов) и в нём нельзя было курить, восьмой - «мужским» (и там можно было почти всё), тринадцатый был расположен более выгодно, вдали от отдела кадров и главного редактора. И вскоре «пальма первенства» во многом была отдана новому месту. В «тринадцатом» курила-творила Марина Лобода, держа в руке чашку крепко заваренного чая, собирались коллеги и даже иногда проводились редакционные «планёрки». А в шкафу всегда была припасена бутылка водки. И газетчик-«краснознамёнец» Юрий Ралин, по-моему, неожиданно для самого себя ненадолго ставший главным редактором «Тихого», забегал сюда «остограммиться». Это в эпоху борьбы с пьянством очень не нравилось принципиальной Людмиле Хромовой (тайное ведь всегда становится явным). Ралин её побаивался. Он любил футбол, от моря был далёк, но с уважением и даже восхищением относился к коллективу «Тихого». У Ралина был лёгкий характер. Он никому не мешал работать. И наши ребята с ним подружились.

 Я и редактор радиостанции «Тихий океан» Алла Федяй (Стамболиди)

Выпавшее мне время «между двух эпох»: советской и последовавшей после неё, - было одновременно сложным и счастливым. В апреле 86-ого случился Чернобыль. А в августе этого же года мне предложили путёвку в Болгарию, в Дом отдыха Союза журналистов. Дело было так. В Союз журналистов (тогда ещё СССР) я вступила до ухода в свой второй «декрет». Рекомендацию мне дал Георгий Исаевич Громов. Он же любил отдыхать с женой в Варне в «золотой» сезон августа-начала сентября. А тут - проблемы со здоровьем у его супруги. Словом, путёвка «горит». Первой вызвалась ехать редактор информации Светлана Оноприенко. Ей нужна была пара. Я поначалу отказывалась, помня, что мне как-то предлагали путёвку в Югославию и не пустили туда, так как в анкете было указано, что муж - военнослужащий. Света меня убедила попробовать. Югославия, хотя и относилась к социалистическому лагерю, в анкете стояла в графе «капиталистических» стран. Совсем другие требования. Не то что поездка к «братУшкам». Тогда говорили: «Курица не птица, Болгария - не заграница». Да и по линии Союза журналистов пройти анкетирование и собеседование оказалось проще. Так я впервые оказалась за границей.

И вот едем мы в поезде до приграничного города Русе, где пересаживаемся на электричку до Варны. Я общаюсь на бытовые темы с болгаркой, которая возила мужа на медицинскую консультацию в Софию, и теперь они возвращаются домой. Узнав, что моя собеседница - доярка, Света просит спросить, сколько у них составляют суточные надои с коровы. А затем - сколько центнеров пшеницы в Болгарии собирают с гектара. Что значит - старший коллега! Услышав цифры явно не в нашу пользу, Светлана огорчённо вздыхает. 

В номер своего корпуса Дома отдыха в Варне попадаем уже затемно. Я полна восторгов. Света остужает мой пыл: подумаешь, делай вид, что мы и не такое видели. Словом, «у советских - собственная гордость». Оставили вещи и поспешили на шум волны, хотя прошло только четыре месяца после трагедии на атомной станции, и многие боялись купаться в Чёрном море. Да и то - на железнодорожных станциях к продаже предлагали красные яблоки невиданного, «чернобыльского» размера.

Позже коллеги из Польши рассказывали, что у них в стране после случившегося беременным женщинам предлагали избавиться от плода: неизвестно, как подействовала бы радиация. Коровье молоко не пили, сдаивали на землю. Польские журналисты хотя и сетовали, что наши власти поздно известили мир о случившейся трагедии, к нам относились хорошо. Их страна тогда находилась в глубоком экономическом и политическом кризисе. Помнится, заведующий отделом газеты «Трибуна люду» предрекал скорый приход к власти набиравшей тогда популярность антикоммунистической профсоюзной организации «Солидарность» и её лидеру Лехе Валенсе, что и случилось в дальнейшем. У нас в стране в это время, после длительного периода застоя, шла своя «перестройка». Была провозглашена свобода и гласность, отменена цензура. Как в Польше и других странах бывшего соц. лагеря, было недалеко и до отмены Коммунистической партии. А затем - и до отмены целой страны под названием СССР.

 Этот снимок напоминает о том, что на излёте существования коммунистической партии, будучи всю жизнь беспартийной, я умудрилась попасть на курсы повышения квалификации Хабаровской ВПШ. Надо же было кого-то послать, а я, как юный пионер, всегда была готова ехать куда угодно. Мне всегда были интересны новые впечатления и встречи с людьми. На этом фото я в первом ряду, пятая слева. На мне - любимые чудесно-жёлтые австрийские туфли, случайно купленные в автолавке на трамвайном кольце Баляева. Жуткий дефицит того времени!

А так партийная тема на радио, считай, не коснулась меня. Хотя, конечно, доносились отзвуки случавшихся там баталий. К примеру, помню, что не хотели принимать в партию журналиста Михаила Вознесенского за то, что он не раз и не два был женат (ну любил он женщин). Впрочем, приняли. Наверное, решили, что раз всё же женится, это не нарушает моральный облик строителя коммунизма. Завершила череду женитьб Михаила встреча с дочерью знаменитого ледового капитана В.И. Абоносимова Анной, которая пришла работать на ПТР. Потом они переехали в Москву. Первое время сведения о Вознесенском были от А. Копейки (пока они общались). Сейчас же я давно о Мише и Анне ничего не слышала.

Наш Женя Давид-Хан был активным коммунистом. Он им пришёл уже из университета. И даже, помнится, возглавлял партийную организацию радио. Несмотря на свой незлобивый характер, помимо обязанностей старшего редактора, вёл в «Тихом океане» тетрадку опозданий. И горе было туда попасть даже таким беспартийным, как я. 

Зато я успела побывать комсомолкой-активисткой и уже во взрослой жизни. На радио мне доверили собирать членские взносы. Благодаря этому я лучше узнала многих, в том числе - музыкантов оркестра. Репетировали они в первой студии, а в перерыв «высыпали» в холл второго этажа, общались, некоторые вязали (это разрабатывает пальцы), а тут и я. Хорошо помню супругов-скрипачей Бородулиных. С некоторыми девчатами- «оркестрантками» даже успевали пооткровенничать. 

Дом радио действительно был для нас настоящим домом, хотя порой, как и в семье, случалось всякое. Творческий коллектив иногда напоминал «террариум друзей». Но мы всё равно были «одной крови». И это единение с коллегами осталось на всю жизнь. Мне порой говорят: «Как ты можешь с этим человеком общаться после всего, что было»? А что было - то прошло. В памяти больше осталось хорошего.

Меж тем после «перестройки» восьмидесятых годов наступили сложные, переломные девяностые. Как говорится, «не жили хорошо, нечего и начинать». Тотальный дефицит, талоны на всё, очереди за продуктами, обманная приватизация, обвал рубля. Во Владивостоке - проблема с электричеством: тогдашний губернатор Наздратенко никак не мог договориться с Чубайсом. Зима. Пуржит. Гололёд. Автобусы не могут подняться в гору, в наш район Нейбута. После вечернего эфира пробиваюсь в обход, пешком через Спиридонова. Дома нет тепла и света, меня встречает со свечой одетая в пальто младшая дочь-школьница. Телефонов тогда не было. Никаких. (После заявления в ГТС, подписанного руководством ПТР, я долго ждала подключения домашнего телефона). Соседка советует найти другую работу. Легко сказать! Да и тогда везде задерживали зарплату. Эх, жизнь в полоску...

У звукооператора Любови Сергеевны Белокриницкой родственники жили в деревне, и она иногда подкармливала меня в обед картошкой с капустой и салом. Попутно отмечу, что коллектив звукооператоров вообще был самым дружным на радио. До сих пор общаюсь с Мариной Евсеенко, Ириной Рощиной (которая потом стала звукорежиссёром).

На флоте в конце 80-ых-начале 90-ых тоже наступил непростой период. Как пел Виктор Цой: «Перемен требуют наши сердца, мы ждём перемен». Крайне необходимы они были и в рыбацкой отрасли. Об этом говорилось на флоте, на созываемых конференциях и съездах. На одном из них, благодаря Юрию Ивановичу Москальцову, тогдашнему руководителю Дальрыбы, мне удалось побывать. Из Москвы по телефону я передавала сообщения для программ радиостанции «Тихий океан».

Помнится и наша поездка с капитаном «Востокрыбхолодфлота» В. В. Вороновским, которую также спонсировали рыбаки с целью обмена информацией о том, чем и как живут коллеги в разных регионах Советского Союза. Тогда мы побывали в Мурманске, где располагалась «Севрыба»; в Риге - месте нахождения управления «Запрыба»; и в Севастополе -дислокации «Югрыбы». Помню, прилетели в Мурманск, я обута по-летнему (дело было в июне), а там ещё лежит снег. А в Севастополе руководитель «Югрыбы» уговаривал нас остаться на пару деньков, покупаться в Чёрном море. Но капитан Владимир Вороновский принципиально отказался. Был разгар сезона. И мы отстояли огромную очередь за обратными авиабилетами. В этой командировке, помимо встреч с руководителями главков и теми, кто предлагал идеи по «перестройке» рыбацкой отрасли, у меня была задача пообщаться с коллегами.

В Москве по первой программе так называемого «кухонного радио» выходила передача «Для тех, кто в море». По сути, она представляла из себя просто концерт по заявкам. Но в регионах страны была развлетвлённая сеть редакций, которые готовили передачи для пятой программы Всесоюзного радио (иностранного отдела главной редакции пропаганды). Она вещала на «коротких» волнах, находящихся рядом с «Голосом Америки». Самая крупная редакция, которая «замыкалась» на Москву, называлась радиостанция «Атлантика». Её главный офис находился в Риге. Я везла для коллег несколько программ нашей радиостанции. Это был довольно увесистый груз - картонные коробки с «блинами» плёнки (каждая звучанием пятьдесят девять минут). Хорошо, у меня был добровольный помощник. В обмен привезла передачи радиостанции «Атлантика», которые мы потом разместили в наших программах. Помню встречу на Домской площади в Риге. Уже тогда коллега рассказывала, что ей лично и в целом всей их «русской» редакции очень неуютно работается в Латвийском государственном комитете по телевидению и радиовещанию.

 Передачи радиостанции «Тихий океан» вызвали у наших коллег неподдельный интерес. Ничего подобного тому, что делали мы, у них не было. В том числе - прямых эфиров. Не было и такого разнообразия тем, и такого широкого охвата аудитории. Не было такой самостоятельности и творческой свободы, как у нас. Мы не отсылали свои программы в Москву: всё оперативно готовилось и выходило в эфир на месте, во Владивостоке.

Разбирая архивы, я наткнулась на сохранившийся листок со своими тогдашними записями. Помнится, старшему редактору Александру Копейке я отдала отпечатанный вариант, а это свидетельство того времени осталось. Мне было интересно всё просмотреть заново, через призму прошедших лет. Возможно, кому-то это тоже покажется заслуживающим внимания.

Если не изменяет память, в Риге я встречалась с Аллой Аркадьевой, а в Мурманске - с Юрием Филипповым.

Случилось мне и вместе с тогдашним секретарём комсомольской организации ТУРНИФа Петром Савчуком побывать на рыбацкой конференции в Одессе. Помню, во Владивостоке свирепствовал очередной тайфун, аэропорт был закрыт. И многие члены приморской делегации отказались от поездки. Мы с Петром Савчуком держались до последнего. И после объявления лётной погоды успели попасть только на последний, заключительный день конференции.

…"Ви приехали в Одессу на один день?" – Недоверчиво переспросила меня типичная одесская старушка, к которой я подсела на лавочку на Приморском бульваре.

"Да, так уж случилось".

"И что ви можете увидеть в Одессе за ОДИН день?"

Увидеть я все же постаралась как можно больше. И почти не выключала "репортер", который записывал не только мои интервью, но и все звуки этого удивительного города и такие сочные разговоры его жителей: на Дерибасовской, в знаменитой кондитерской, на Привозе и на Потёмкинской лестнице. Результатом командировки в прекрасную Одессу стал не только отчет в эфире о прошедшем там рыбацком кворуме, но и программа о городе. В ней были те самые интервью и разговоры "за жизнь", звуки и, казалось, даже запахи этого удивительного приморского города. Была там и Маша Распутина с её популярной тогда песней "...ах, Черное ты море, ах, белый мерседес..." и много других памятных песен про Одессу. Нам с режиссером Раисой Николаевой и звукооператором Ириной Невеличко (Кирилловой) над этой программой работалось легко и с огромным удовольствием. А лучшей наградой стало то, что работники Одесского морского пароходства не раз потом просили повторить программу в эфире. С каким бы удовольствием я ее послушала сейчас! Жаль, не сохранилась.

Очень востребованы радиослушателями «Тихого» были звуковые письма для моряков-рыбаков от родных. Мы их записывали для рубки «В вашем доме», а впоследствии жены и дети сами приходили к нам в студию.

Однажды Людмила Хромова пришла в редакцию и рассказала, что, записывая интервью со старшим помощником капитана, познакомилась с его женой. «Знаешь, мне кажется, с ней надо встретиться тебе». И однажды, когда глава семьи вновь ушёл в рейс, я пришла в гости в дом Юрия и Татьяны Батовых. Был записан интересный репортаж, отмеченный на «летучке». А потом я пригласила Таню к нам в редакцию. И она осталась на радио - работать режиссёром. Потом Таня пришла и в журналистику, работала в газете, прекрасно писала, в том числе - и о театре. О ней, удивительно талантливой во многих сферах, мудрой и душевной, можно говорить часами. Отмечу только, что жизнь, сведя нас вместе через много лет, возобновила и укрепила дружбу.

Звукорежиссер Раиса Николаева и Тамара Ясенкова

Чрезвычайной популярностью в «Тихом океане» пользовалась рубрика «Вы говорите по-английски»? Она была полезна не только для моряков, бывавших за границей, но и буквально для всех: страна и Владивосток, ранее закрытый порт, открывались миру.

Редакция «Тихого» проводила викторины на знание морской географии и истории, а знаменитые капитаны вручали призы победителям: как правило, - книги на заданную тему.

Впоследствии придумалась рубрика «Мир одиноких сердец». Благодаря ей многие в море и на берегу нашли свои «половинки».

А сколько студентов ДВГУ прошли практику «Тихого океана»! Сейчас в Нью-Йорке на телевидении работает Евгений Маслов, Светлана Дроздова - на радио в Калифорнии… Список можно продолжать бесконечно.

В «Тихом океане» всегда было много внештатных сотрудников (не только коллег из других СМИ и студентов-будущих журналистов). В редакции, помимо моряков и рыбаков, бывали сотрудники штаба Тихоокеанского флота (контр-пропаганду никто не отменял), политики, поэты, писатели, музыканты, артисты… С удовольствием вспоминаю, как писала сценарий новогодней программы, где текст Деда Мороза озвучивал артист Приморского драматического театра Вадим Янович Мялк.

«И снова бухта Золотого Рога нас провожает в Тихий океан»

С 1989-го года по паспорту моряка официально стало возможным ввезти во Владивосток подержанную японскую машину для личного пользования. Таможенная пошлина тоже была льготной. Подержанные авто в Японии тогда можно было купить, начиная от ста до трёхсот долларов. И все суда, независимо от своего назначения, начали возить бывший в употреблении японский автопром. Они заходили в бухту Золотого Рога, буквально обвешанные гроздьями машин. Пик ввоза праворульных авто пришелся на 2008-ой год. Тогда каждый день во Владивосток их доставляли до шестисот штук. Это был выгодный бизнес. И вскоре пошлины были повышены, зато «праворукие японки» разрешили ввозить всем. В 1992-ом открылся и «закрытый порт Владивосток». Так что автомобильный бизнес в Приморье только продолжал развиваться. Это потом его пытались «прикрыть», сделать невыгодным.

Меж тем мне в Дальневосточном пароходстве тоже удалось получить паспорт моряка. Денег на автомобиль у меня, конечно, не было, но попасть в рейс, да ещё и за границу, всё равно хотелось. Я была включена в судовую роль теплохода «Русь», который в ту пору стоял на линии Владивосток-Йокогама и тоже возил подержанные «японки». Капитаном там был Владимир Клим. Как водится, первое интервью - у главного человека на судне. К концу нашей беседы на море начался шторм и почувствовалась качка. «Как вы себя чувствуете»? - Интересуется капитан. «Меня не укачивает». - Отвечаю и тут же чувствую внезапно подступившую тошноту. Капитан молча указывает в направлении туалета. Выхожу оттуда бледная. И спешу вежливо попрощаться. Впрочем, тогда всё пришло в норму достаточно быстро.

Я впервые попала на такое шикарное судно. Но, как водится, работа - прежде всего. Уже записаны интервью с лучшими членами экипажа, и капитан настоятельно рекомендует мне вместе с пассажирами отдохнуть на верхней палубе. Тем более, что «Русь» уже вошла в Токийский залив, направляясь к порту назначения. Я удобно расположилась в шезлонге, решив заодно немного позагорать. Тем более, прямого солнца не было. В туманно-знойном мареве показались очертания огромного моста через Токийский залив. Картина была нереально-фантастической. Потом - швартовка и сход на берег. Пока шла погрузка авто и приём на борт пассажиров, у свободных членов команды и таких «попутчиков», как я, было немного времени прогуляться по городу. А у тех, кто целенаправленно ехал за машиной, купить авто здесь же, в порту. Конечно, за пару отведённых нам часов далеко не уйдёшь. Кажется, мы попали в ближайший китайский квартал. Со мной вызвался пойти пожилой капитан-наставник. Говорю ему с опаской: «А мы не заблудимся»? «Нет, что вы, - уверил он меня, - к тому же я прекрасно знаю английский». В кассе пароходства мне выдали командировочные в валюте, их как раз хватило на блок жевательной резинка (чуингама), мечту всех детей, и пару белых парусиновых тапочек на резинке для моих дочек. Тогда эта обувь была сверхпопулярна во Владивостоке. Для пущей белизны тапочки подкрашивали зубным порошком. И только позже выяснилось, что в Японии эта обувь использовалась для погребения. Вот откуда, оказывается, крылатое выражение: «Видал я тебя в гробу в белых тапках». Но в эпоху советского дефицита эта обувь в портовом городе пользовались большим спросом. А кто из владивостокцев того времени не помнит носки с блеском, в которых красовались моряки, пришедшие из «загранки»!

Тут мне хотелось бы сделать небольшое отступление. Конечно, диковинные японские иены я впервые держала в руках. Впрочем, и доллары я тогда в глаза не видела. Кто-то, конечно, умудрялся покупать их с рук. К примеру, у тех же моряков. Если они не истратили валюту в иностранном порту, то могли совершать покупки в магазинах Торгмортранса. На Эгершельде, помнится, был такой, под названием «Чайка». Ещё там «ходили» так называемые «боны», чеки Внешторгбанка. Их выдавали военным морякам при заходе в иностранные порты. Мой первый муж, хоть и служил в военном проектном институте, но в море не ходил. Зато имел возможность по своему удостоверению попасть в этот магазин. И как-то он решил сделать мне подарок. Мол, зима на носу, а ты без сапог. Получив зарплату, повёл меня в «Чайку». Около магазина всегда толпились личности, предлагающие купить с рук валюту (в сберкассах она тогда не продавалась). И вот мы обменяли полученную мужем зарплату на вожделенные «тугрики», выбрали мне сапоги и пришли оплачивать их в кассу. Продавщица подняла на нас изумлённые глаза: «Вы знаете, чем расплачиваетесь»? «Бонами», - отвечаем. «Да это же чеки для внутреннего пользования в магазинах круизных судов»! (Было тогда и такое). Ушли без покупки и денег. Месяц «затягивали пояса» и ругали себя. Вот так жизнь и учит.

Но вернусь с своему первому, «японскому», рейсу. Итак, мы с моим нечаянным попутчиком немного прогулялись по Йокогаме (а, вернее, по кварталу вблизи порта). Настала пора возвращаться на судно, которое готовилось к отплытию. Но не тут-то было. Мы потерялись в лабиринте улиц. К тому же столкнулись с языковым барьером. Мало того, что «мой» капитан-наставник вдруг отчего-то забыл английский, - его фактически не знали все, к кому мы обращались. И вдруг - удача. Закончился рабочий день в офисах и по улицам пошли клерки, которые немного владели английским языком. Мне пришлось спешно вспоминать университетские уроки и коряво составлять фразы, в которых упоминался порт и советский теплоход «Русь». Нам указали правильное направление. И мы успели вернуться вовремя. Поразило, что в летнюю жару работающие в японских офисах были одеты в рубашки и пиджаки с длинными рукавами, а женщины - ещё и в колготки!

К вечеру у меня страшно отекли ноги. Потом загар взялся коркой, которая медленно растрескивалась. На ноги было больно наступить. Пришлось, по совету моряков, обратиться к судовому врачу. Тот не обошёлся, конечно, без подтрунивания над журналисткой, которая дорвалась до бесплатного солнца.

Но необходимая помощь была оказана. Так я на себе прочувствовала, что может за короткое время сотворить под покровом туманной дымки японская субтропическая жара и влажность.

Как сообщил мне капитан «Руси», в Йокогаме на борт судна поднялся уже знаменитый тогда наш земляк из посёлка Врангель Фёдор Конюхов. Он возвращался из Австралии, где завершилось его очередное одиночное путешествие. Конечно, я встретилась с Фёдором. Правда, намучились потом наши звукооператоры с монтажом - у Конюхова была своеобразная речь, трудно воспринимаемая на слух. Как говорят в народе, «полная каша во рту». Слушая его более поздние интервью, я отметила для себя, что с годами он стал произносить слова чётче, но своеобразный, присущий только ему, говор всё же остался.

Запомнилось, КАК он рассказывал про своё одиночное плавание на яхте в океане. «Только Бог спас меня», - уверял Фёдор. И такой истинной Веры в голосе я не встречала больше ни у кого. Его синие глаза были оттенка выцветшего неба и какие-то отстранённые, нездешние, что ли. Как будто он, изначально обычный человек, действительно познал то, что недоступно нам, простым смертным. Меня подкупила его неподдельная искренность и открытость. Впрочем, как и простота общения, непосредственность. Слово-то какое правильное: не посредственность!

Годы жизни только подтвердили истину: настоящая Личность, талантливый, умный человек, как правило, чужд пафоса и всегда прост в общении. Ему не надо никому ничего доказывать. Ведь он всё уже доказал себе самому.

Апельсины от капитана

В южно-корейский Пусан, тогдашнюю «Мекку» дальневосточных рыбаков, я попала на патрульном судне ТУРНИФа (Тихоокеанского управления рыбопромысловой разведки и научно-исследовательского флота). Их функцией был контроль за браконьерами, часто пересекавшими нашу двухсотмильную зону. Позже эти суда были переданы в ведение пограничников. Поселили меня в одной каюте с дневальной, с которой мы быстро подружились.       

 С видом на Пусан. 1996 год

В Пусане. В этом магазине я купила небольшой (первый наш цветной) телевизор и к нему в придачу-на сдачу - модный тогда видеомагнитофон. То-то радости было дома!

Наш моряк в Пусане. Он выскочил ниоткуда, словно чёрт из табакерки. В руках – объёмистый пакет с иностранными покупками. «Сфотаемся»? «Отчего бы и нет»

На обратном пути мы попали в приличный шторм. Лежу, встать не получается. А моя соседка еще пытается при такой качке сделать уборку. «Двери гуляют», - смеется она, показывая синяки на руках. И вдруг - неожиданный визит. На пороге - капитан. Я страшно смущаюсь. «Лежите, не вставайте, - говорит он, - скоро вам должно стать полегче. Мы изменили курс, «прижались» поближе к берегу, где волнение моря поменьше. Надо сказать, что патрульные суда - быстроходные, но вёрткие на волне. И при шторме одновременно ощущается как бортовая, так и килевая качка. Это не плавбазы или большие пассажирские суда. Хотя медленная, мерная, так называемая «мёртвая» качка, как мне рассказывали рыбообработчицы, тоже выматывает основательно.

Капитан меж тем ставит перед моей кроватью неполный ящичек апельсинов: «Закупили в Пусане. Угощайтесь. Вам сейчас полезно». Куда там! От одной мысли о еде становится дурно. А капитан продолжает: «Постарайтесь пересилить себя и пойти плотно пообедать. Помогает». «О Боже»! Хорошо, визит капитана был недолгим. А мне правда вскоре стало легче. И я на самом деле смогла заставить себя подняться в кают-компанию и даже что-то съесть. Капитан, конечно, оказался прав.

Более четверти века ходила-бегала-летала я по коридорам любимого и родного Дома радио. Сюда в своё время привела работать младшую сестру, которая тоже (заочно) поступила на журфак. Здесь выросли мои дети. Настя, старшая, порой бегала за ручку с Вовой, сыном режиссёра Раисы Николаевой. Младшая - с дочками журналистов Натальи Орловой, которая сейчас обосновалась в Питере, и Лены Песчаницкой (живёт в Канаде).

В Большой студии Дома радио была я Снегурочкой, раздававшей детям сотрудников подарки.

 1979 г. Новогодний утренник для детей работников ПТР в Первой студии Дома радио (где размещался симфонический оркестр). Бессменный на протяжении многих лет Дед Мороз - режиссер телевидения Сергей Дмитриевич Левин. Потом я и сама была Снегурочкой, а Дедом Морозом - диктор Валерий Муравьев. Радовали детей и другиеДеды Морозы и Снегурочки ПТР. Например, Лена Сорокина...

 

1983 г. Сотрудники Приморского радио и телевидения провожают детей в первый класс.

Помню я и пожар в Доме радио, когда едко пахло горевшей плёнкой. Нас эвакуировали вместе с младшей дочкой, которая была в тот день со мной на работе. Я устроила её в детский сад Дальневосточного морского пароходства, который был сразу за зданием телевидения. Иначе после вечерних эфиров не успевала бы её забирать.

Потом Маша приходила ко мне в Дом радио уже как студентка журфака ДВГУ. Старшую, Настю, я привела сюда работать (куда же ещё?) Затем она тоже (заочно) окончила журфак ДВГУ.

Звукооператор Лидия Пигаева, я, редактор Сергей Норов, звукооператор Любовь Белокриницкая, редакторы Анатолий Матвиенко и Сергей Карабанов, моя дочь Настя. Фото с празднования дня рождения.

И даже когда позывные радиостанции «Тихий океан» перестали звучать в эфире, закончилась советская эпоха, а Дом радио всё не отпускал меня, как бы говоря: «Это - лучшие годы твоей жизни».

 

Потом

Потом опять было возвращение к истокам - я вела информационные программы радио. Ранним утром нас на эфир собирала дежурная машина. И недоспанная, а порой и не заснувшая, я бодрым голосом говорила: «Доброе утро, Приморье».

По статистике, «парусных» капитанов меньше, чем космонавтов

Мне посчастливилось брать интервью, пожалуй, у самых известных дальневосточных капитанов учебных судов: «Паллады» и «Надежды» - Николая Кузьмича Зорченко и Владимира Николаевича Василенко.

Сказать, что я скучала без позывных радиостанции «Тихий океан» - не сказать ничего. Рыбацкий профсоюз вместе с моряками-дальневосточниками вёл борьбу за возвращение в эфир любимой всеми радиостанции. Но это было непросто. И предложение главного редактора бассейновой газеты «Рыбак Приморья» Николая Александровича Братчикова пойти к нему работать шеф-редактором спецвыпуска «Тихий океан» легло на благодатную почту. В здании «Дальрыбы» был выделен отдельный большой кабинет, где мне всё равно было тесно. И при первой возможности я бежала наверх, на Уборевича, 20 а, где, в том числе, записывала обзоры «Рыбака Приморья».

Не порывала я с радио и с капитанско-рыбацким сообществом и уже будучи пресс-секретарём Приморского регионального отделения Фонда социального страхования РФ. Вплоть до отъезда из Владивостока меня по-прежнему приглашали на все памятные события, и я делала репортажи для радио.

  Выездное заседание Дальневосточной ассоциации морских капитанов на паруснике «Надежда». Первый слева - его капитан Владимир Николаевич Василенко, за ним - знаменитый ледовый капитан и впоследствии - председатель профсоюза Дальневосточного морского пароходства Вадим Иванович Абоносимов и другие известные морские капитаны

Пока не уехала из Владивостока, я продолжала крепко дружить с приморскими профсоюзами, прежде всего, конечно, - с рыбацким и морским. Теперь я живу в другом городе у моря. Но воспоминания и любовь к профессии - всегда со мной.

 2010 год. Владивосток. На морской прогулке перед отъездом в Сочи. Капитан «Надежды» Владимир Николаевич Василенко доверил нам с мужем подержаться за штурвал парусника

В 2014-ом году мы приезжали во Владивосток, проехали по новому мосту на остров Русский, наблюдая изящные очертания парусника. Издалека не было видно, «Паллада» это или «Надежда» стоят в родном порту.

 P.S. 17 апреля - день рождения радиостанции "Тихий океан"

 Помню, Вадим Анатольевич Тураев рассказывал: «Давай мы как-то вспоминать, в какой именно день родилась идея создать «Тихий океан». Так и не определились с числом. Все помнили только месяц. Решили - пусть будет 17 апреля, число, когда на радио давали аванс. Очень удобно. Есть на что отмечать. С тех пор так и повелось».

До недавних пор мы, работавшие когда-либо в «Тихом океане», поздравляли друг друга с днём рождения любимой радиостанции на страницах «Фэйсбука». Я сохранила некоторые.

Журналист Олег Александрович Паденко:

- Я начинал в «Тихом» после ДВГУ в 1965 году. Славные были времена, прекрасные журналисты: Шварц Павел Ильич, Хрулькова Нина Александровна, Слава Пушкин, Вадим Тураев и ещё немало тех, кто делал тогда эту удивительно популярную радиостанцию. Всегда с теплом и благодарностью вспоминаю о работе, командировках на путину и острова. Это была великая школа профессионализма. С днём рождения, родной «Тихий океан». Привет всем бывшим и нынешним коллегам.

Журналист Николай Просветов:

- Эти фамилии навсегда врезались в мою память: Ткачев, Муромцев, Тураев, Николаева, Матвиенко, Давид-Хан, Лебедев...

Саша Копейка, ты спас меня от бандитов, скрывая в своей московской квартире... Тебя больше нет. А раньше Жени и Володи не стало.

Нет обратного билета в наше славное время «Тихого океана»... Не прозвучит наш высокий девиз: «Эгей, Великий океан!» И тост: «За кортики и медали! За ордена и погоны! За то, чтобы не пересох Великий или Тихий океан и мы не остались без работы!» Не будет наших пятницких «бэмс» после сдачи программ... Не будет украинских песен в исполнение Саши и Володи ... Не будет капустников... Не будет лучшего во всем Приморском телерадиокомитете коллектива. Но останется память…