НИКИТА МИХАЛКОВ: «ЧУВСТВУЮ СЕБЯ, КАК НА ФРОНТЕ»

 

Мы пообщались с Ни­китой Михалковым не в самый триум­фальный момент для мэт­ра кино. Прокат его филь­ма «Утомленные солнцем 2. Предстояние» признан провальным. При этом (кроме кассовых проблем и жесткой кинокритики) у Михалкова имеются и «бои местного значения» еще на нескольких фронтах. Мы попытались понять, как себя чувствует в такой си­туации художник с психо­логией победителя.

Я из казачьего рода

—    Никита Сергеевич, вы сейчас под пулеметным огнем со всех сторон. Вас атакуют и за фильм, и за Союз кине­матографистов, и за распре­деление госдотаций в кино. Грешным делом подумалось: может быть, вам просто ком­фортно  «под обстрелом»? Как вы  себя чувствуете в таком положении?

—    Как на фронте. Понимаете, страшно бывает, если тебя обвиняют правдиво, справедливо. Если человек

—     вынужден отбиваться от справедли­вых обвинений, ему приходится оправдываться. А когда обвиняют и ты понимаешь, что это неправда, ложь, то это другая ситуация. Я так говорю не потому, что я та­кой хороший. Я вспыльчив, я неуравновешен, бываю не­ внимателен, пренебрежителен в каких-то ситуациях, излишне резок, хотя, к счастью, от­ходчив, бываю несправедлив. Это всё — правда. Но я не бываю вором. Не насаждаю в Союзе кинематографистов диктатуру. Не могу назначать, как пишут, на выборные долж­ности приближенных себе людей. Не выгоняю инакомыслящих. Это ложь. Просто обык­новенная ложь. Если вы име­ете в виду Матизена (глава Гильдии киноведов и кино­ критиков России. — Авт.), его исключил съезд числом голосов около двух тысяч за
то, что он с трибуны мог ска­зать: «Это — сборище», по­казав на своих коллег. Ну, надо выбирать слова. Отвязанность должна быть наказуемой. Причем наказуемой именно теми, кто считает себя вправе лишить человека сво­его общества, потому что он их оскорбил. Есть же некие неписаные правила. Раньше стрелялись.

Что касается фильма, то если посмотреть общую панораму нашего кинематографа и най­ти именно нашу картину, что­бы ее топтать, то я ничего не имею против. Значит, фильм наш попал в точку и уда­рил по пошлости и гламуру, и сейчас можно увидеть, кто чего стоит, поэтому и прихо­дится моим оппонентам при­бегать к примитивной лжи и подтасовкам. Например, пишут, что Михалков всех арнтистов погубил, а своих детей пожалел (в фильме герои большинство снимавшихся звезд погибают, а в числе спас­шихся оказываются герои са­мого Михалкова и его доче­ри Нади. — Авт.). Ну это же просто на уровне... (Смеется.) Даже не знаю, как это рас­ценивать. Не замечают даже того, что герой Темы (сын Михалкова. -— Авт.) в фина­ле картины лежит с оторван­ными ногами и превращается в бугорок под снегом...

Понимаете, я из казачьего рода. И если не иметь этой энергетики, казачьего стерж­ня, который помогает всё это переносить спокойно, конеч­но, человека можно раздавить. Но когда веришь в то, что делаешь, раздавить тебя труд­но. У казаков есть такая по­говорка: «Если на подъезде к своему дому не слышишь лая собак, значит, сбился с дороги». Я не верю, что господь дал нам возможность снять такую картину для того, чтобы ее просто унижали ма­ленькие и злые.

•— А ироничную реакцию по отношению к себе, кото­рой в последнее время ста­ло много, вы как воспри­нимаете?

—  А вы не видели «Прожекторперисхилтон»?

—  Нет.

—  Ну вот найдите в Ин­тернете и посмотрите.

—  А для читателей, которые не смогут посмотреть в Интернете, может быть, расскажете всё-таки?

—  (Пауза.) Ну... я человек веселый. Меня огорчает глу­пость. Но тот, кто говорит глупость, тот в ней и варит­ся. Она не должна прилипать. Меня мама учила: «Никогда не обижайся! Если тебя хотели обидеть, не доставляй удовольствия тому, кто этого хотел, а если не хотели, то всегда можно простить». Поэтому полного удовлетворения я своим критикам доставить не смогу. А потом, вы обратили внимание, что вся критика – она очень похожа?

—  Ну не вся, может быть…

—  Но суммируя…Это ведь переделки одного и того же, согласны со мной?

— Только отчасти. Есть те, кто вас любит и хвалит. Есть те, которые ругают за то, за что еще никто не ругал. Но я не совсем об этом хотел поговорить. Понимаете, сло­жился некий образ Михалкова в народе...

—   Это не в народе сложился! Давайте не будем на­ род смешивать с теми, о ком идет речь. Народ — это одно, а эти люди — совершенно другое. В народе образ совер­шенно иной, поверьте.

—   Какой?

—   Поехали со мной в Вологду, в Новгород Великий, в Кострому,  в Ярославль, в Нальчик. Поехали! И там увидите реальный образ Михалкова, который сложился в народе. А то, что происходит внутри московской песочницы или санкт-петербургской песочницы, меня не беспокоит. Вот если то, что я делаю, то, что я говорю, то, что думаю, насторожит Лёшу Артемьева, или Сашу Адабашьяна, или Лёню Верещагина, то насторожусь и я. А когда меня по­ливают и попросту лгут... Вы понимаете, у человека, кото­рый слово «барин» использует в отрицательном смысле, — холопская психология. Рабская. «А, ну конечно, барин приехал!» — кто это может сказать? Кучер. Посудомойка. Дворник. А «барин» — это всего-навсего обращение. «Барин, не хотите ли чаю?» — это как «Товарищ, не хотите ли чаю?» или «Господин...». Но слово «барин» почему-то стало ассоциироваться со словом «бездельник». Но хорош бездельник — такую карти­ну поднять в условиях раз­ рушенного кино! По 18 часов работать! Обижает меня это? Абсолютно нет. Я не считаю необходимым выяснять отношения с людьми, для которых слово «барин» - оскорбительное

—   Вы сказали «поднять картину». Но поднять картину сегодня можно прежде всего благодаря финансированию. У вас с этим про­блем не возникает...

— А давайте такой эксперимент проделаем — дадим эти деньги кому-нибудь и посмотрим, что у него получится. Вы думаете, все могут снять такую картину?

— Не все, конечно, но, вы знаете, многие представители киноиндустрии сетуют на то, что сегодня у нас режиссер — тот, кто нашел деньги...

— Есть одна замечательная мысль — полжизни ты работаешь на имя, а полжизни имя должно работать на тебя. А потом, что значит «дали денег»? Кто?

— Вы у меня спрашиваете? Мне на этот вопрос сложнее ответить, чем вам...

—  Нет, но кто дал нам деньги?

—  Я знаю только то, что деньги надо найти... Судь­ба у современных режиссе­ров такая.

—  Государство дало мне на первую часть миллион долла­ров и на вторую часть миллион долларов. Ровно столь­ко, сколько дается любой кар­тине. По максимуму. Боль­ше не получает никто. Всё остальное — это частные инвестиции. Это те люди, которые тебе доверяют, зная, что их деньги будут на экране. И они на экране. Поэтому, когда я слышу разговоры о том, что «дали бы мне столь­ ко, сколько Михалкову...», хо­чется сказать: а Михалкову не так много дали. И тебе тоже могут дать столько же. А вот ты остальные собери! А осталь­ные собрать — проблема. Как раз в этом случае пословица про вторую половину жизни хорошо работает. Не считаю, что у фильма плохие результаты

—  Уже в первые дни про­ката  пошла информация о том, что «Предстояние» проходит при полупустых залах. Что вы думаете о предварительных результатах?

—   Значит, это кино не для всех. У нас случайно или намеренно сбита вкусовая план­ка. Институт развлечений опу­стил эту планку до минимума. В сознании молодого человека, смотрящего телевизор, сегодня культивируются только ком­форт и удовольствия. Это, на мой взгляд, лишает его имму­нитета и готовности к реаль­ной жизни. Вы когда-нибудь смотрели «Дом-2», «Фабри­ку звезд»?

— Мельком...

— Вы видели хотя бы одну книжку на тумбочке у участников этого проекта? Хоть одну?

— Я думаю, что книжек там и не могло быть.

— Почему?

— А зачем они там?

— Ну вот, собственно, вам и ответ. Книжка не нужна. А людям, которым не нужна книжка, им и кино это не нужно. Им нужно совсем дру­гое. Они это и получают. Но я не считаю, что у филь­ма плохие результаты. Уже во второй день проката зри­телей было на 40 процентов больше, чем в первый, а в третий — на сто процентов больше. Потом было доволь­но ровно.

— Раз уж у нас зашла речь о «глянцевой культуре», позвольте пару личных вопро­сов. Надя вместе с вами прошла через весь фильм. Вы испытывали на съемочной площадке отцовские чувства или у вас с дочерью были чисто рабочие отношения?

— Отцовские чувства нику­да и никогда не должны ис­чезать. Другой разговор, как их подчинить делу, которое вы делаете вместе. Надя — настоящий боец, потрясающий человек, как и Тема, и Аня. Я очень счастлив, что мне не нужно было прятать снисхож­дение к детям, чтобы это не поставили мне в упрек.

 

—  В истории с недавней свадьбой Нади вы действи­тельно были против ее отношений с женихом? Говорят, его от вас даже скрывали...

—  Это что? Писали такое, что ли? Зачем вы верите это­му? Или вы сами так счи­таете? Я же не могу ходить и на каждом углу кричать: «Нет! Не было такого!» Но это неправда. Она выбирает сама. Я никогда не вмешиваюсь в жизнь моих детей. Единственное, что им говорю:  «Помни, как твои имя и фамилия, и соответственно им поступай».

Мне с Путиным интересно

—  Говорят о вашей близости к власти, к президенту, к премьеру. Это миф или это правда?

—  А что вы называете бли­зостью?

—   Например, известный журналист Юрий Богомолов написал о том, что «нет та­кого высокого начальника на Руси, дверь кабинета которо­го Михалков не мог бы открыть ногой».

Мне как- то странно это комментировать. Что это вообще та­кое — «открывает дверь ногой»? И что дальше? Открыл дверь ногой и давай деньги просить, или должность, или требовать наказать кого-то? К слову, я никогда ничего не просил лично для себя. Никогда. Разве я снял хоть один фильм для власти? Я дружил с Брежневым? Нет. Я дружил с Чер­ненко? Нет. С Ельциным? Тоже нет. Да, я был другом Руцкого, поэтому в ельцинских кругах был персоной нон грата. Я подружился с человеком, который мне показался умным, бес­страшным, быстро умеющим учиться, причем намного раньше, чем он стал президентом. Это был Путин. И что в этом предосудительного? Он мне инте­ресен. Или потому что я ху-дож-ник, по высшему представлению либералов о хорошем тоне я должен обязатель­но гадить власти в карман? А еще я должен быть нищим, пьяным и уме­реть под забором от туберкулеза, тог­да я настоящий художник?

—  Вы сказали, что «подружились» с Путиным. Значит, близость всё-таки есть?

—  Мне с ним интересно.

—  А что вам интересно?

—  Мне интересна психология человека, обладающего возможностью видеть мир с совершенно другой высоты. Мне интересно, как меняется человек, когда судьба поднимает его на вершину власти, что он чувствует. Я же не использую его в своих целях. Повторяю: я никогда в жизни у него ничего не попросил для себя лично. Я просил за людей, за какие-то организации, за женщину, у которой отнимали детей, для кино просил. Но для себя — ничего. По­этому наши отношения ни от чего не зависимы.

—  А с инвесторами это срабатывает? Вот вы приходите в офис компании, которая может инвестировать
в кинопроект. А может не инвести­ровать. Но там знают: Никита Сер­геевич — друг Путина.

—   И что? «Давайте ему дадим денег»?

—   Да.

—   Дадим денег, чтобы что? Что­ бы Путин дал денег нам? Объясните вашу мысль.

—   Мысль простая: у нас бизнес сейчас очень боится власти и очень зависим от нее.

Не знаю, может быть, так и происходит, но я этого не чувствую, честно говоря. Меня никто никог­да не просил замолвить словечко, и если я замолвлю, то мне дадут день­ги на кино.

— Ельцин для вас был, я так понимаю, чужим, а Путин — свой. Так можно сказать?

—   - Скорее я был Ельцину чужой, потому что дружил с Руцким. Мы в разных весовых категориях были, чтобы его можно было назвать «чу­жим». Я видел его всего три раза в жизни. Чужим был я, это было подогрето его окружением, меня на­зывали руцкистом и так далее. Дело в том, что я не отказался от Руцко­го тогда, в 93-м, когда от него отре­клись все. Я был единственным, кто сказал по «Первому каналу» о том, что не отрекаюсь от человека, пото­му что выбирал его не по должности. А потому, что он мне интересен. По­тому, что я его уважаю, он мужик и настоящий солдат.

— Дмитрий Анатольевич Медведев приезжал к вам на съемки «Утом­ленных». Какие у вас ощущения от
него остались?

— Важнее, какие у него остались ощущения, потому что он видел такую массовую, серьезную сцену, атаку
штрафников. Надеюсь, это его впечатлило. Он первый раз был на съемках. По крайней мере, показалось, что ему было интересно. Шел дождь. Но это не было в том духе, что вы к нам приезжайте и дайте нам что-нибудь
еще. Он адекватный, веселый, не боится общаться с простыми людьми. Остроумный. Любит шутку и умеет шутить. Нормальный человек, который адекватно реагирует на всё, что происходит вокруг. Вообще, без чувства юмора туда, где мы снимали, добраться было сложно. Бедный милиционер на «жигуленке», который ехал в качестве эскорта по такой чудовищной дороге! Мы-то добирались туда на большой и мощной военной машине. А он, наверное, до сих пор проклинает всех нас.

Константин БАКАНОВ.

«Собеседник»

(с сокращениями)

25 мая – 2 июня 2010г.

 

—