И жизнь, и слезы, и любовь...

Вдова Леонида Гайдая актриса Нина ГРЕБЕШКОВА: «Леня умер у меня на руках — вот только что мы с ним разговаривали, и через минуту его не стало. Я даже не сразу поняла, что осталась одна»

29 ноября Нина Павловна отмечает 80-летие

Нина Гребешкова из тех актрис, которые могут сделать ярким и запоминающимся любой, даже самый маленький эпизод со своим участием. Разве можно забыть ее Надю Горбункову из «Бриллиантовой руки», Мусика из «Двенадцати стульев», Тетю Клаву из «Спортлото-82» или врача «скорой помощи» из «Кавказской пленницы»?

Но все-таки главной в жизни актрисы стала чисто женская «карьера»: Гребешковой удалось то, в чем везет немногим, — она нашла свою вторую половинку, кинорежиссера Леонида Гайдая. И даже сейчас, спустя 17 лет после смерти мужа, ей очень трудно разделить то, что долгие годы было единым целым: начиная рассказывать о себе, она вспоминает о Гайдае, и наоборот.

Нина Павловна абсолютно искренне считает себя человеком, в жизни которого было все, что нужно для счастья. А на традиционное юбилейное пожелание здоровья замечает: «Фаина Раневская когда-то говорила: «Если вы проснулись утром и у вас ничего не болит, значит, вы умерли». Так вот, я пока еще жива». Даже рассказывая об очень грустных вещах, Гребешкова заразительно смеется. У нее потрясающее чувство юмора, как и положено жене главного советского кинокомедиографа.

Людмила ГРАБЕНКО
«Бульвар Гордона», ноябрь 2010г.

«ЛЕНЯ ВИДЕЛ МЕНЯ В РОЗОВОМ ЦВЕТЕ И ТАКОЕ ОТНОШЕНИЕ СОХРАНИЛ НА ВСЮ ЖИЗНЬ»

— Нина Павловна, наверное, в преддверии юбилея от журналистов приходится отбиваться?

— Звонят каждый день — и не только в связи с моим днем рождения, часто просят рассказать о ком-нибудь. Вчера вот спрашивали о Наташе Крачковской, позавчера — о Мише Кокшенове... Дело в том, что практически никого из тех, кто снимался у Гайдая, уже нет в живых, а надо же, чтобы кто-нибудь вспоминал, как все было. Вот я за всех и отдуваюсь. Но я о них не так уж и много могу рассказать.

— А о себе?

— Вообще-то, я придерживаюсь того же принципа, что и мой муж Леонид Гайдай. Он ведь всю свою жизнь практически не давал интервью, только незадолго до смерти согласился побеседовать с журналистом «Советского экрана». Всегда говорил: «Смотрите мои картины, там все сказано». Да и меня, когда мы с ним выступали перед зрителями на премьерах фильмов, наставлял: «Сейчас выйдешь, не надо долго и нудно рассказывать, как снималась картина. Люди пришли смотреть комедию, так пусть просто посмеются».

Леня не любил традиционных актерских баек о том, кто и как упал на съемочной площадке. Мне тоже кажется, что не стоит в этом копаться. Важно же не то, что и как снято, важен результат. Какая разница, кто в «Кавказской пленнице» из-под одеяла чешет Никулину ногу, главное, что трюк сработал и зрители смеются над ним до сих пор!

— Знаете, а мне всегда было интересно, кто же чешет Никулину ногу?

— (Смеется). Сам Гайдай! У него были очень длинные руки, и он, сидя за спиной у Вицина, легко доставал до пяток Никулина. А чтобы его не было видно, на него набросили плед.

— Почему Леонид Иович почти все свои картины снимал в Алуште, когда советские режиссеры, как правило, рвались в Ялту?

— Когда Лене было лет 30, он переболел туберкулезом. Болезнь залечили, но для его легких все равно был полезен морской воздух, на юге он очень хорошо себя чувствовал и старался работать там. Больше всего он любил Крым и Пицунду, правда, в последней он не сделал ни одной картины, но ездил туда с удовольствием.

«Я была простой девчонкой и на француженку походила очень мало»

«Бриллиантовую руку» снимали в Адлере из-за тамошнего порта и скал, которые нужны были по сюжету. Но так уж получилось, что в Алуште Леня снял одну из своих первых картин, потом еще одну и так привык к этому городу, что не хотел уже искать ничего другого — там он знал все и вся. Он был человеком привычки и со мной тоже прожил всю жизнь, потому что привык. (Смеется).

— А как вы познакомились?

— Во ВГИКе мы с Гайдаем учились на одном курсе, и весь наш актерский состав был подопытными кроликами для однокурсников-режиссеров. Помню, Леня пригласил меня в свою студенческую постановку «Отца Горио», предложив сыграть госпожу де Нусинген. А я была простой девчонкой 18 лет от роду и на француженку походила очень мало. Но Леня меня видел в розовом цвете и такое отношение сохранил на всю жизнь...

Позже опять-таки мы все снимались в его курсовой работе, и на репетициях Гайдай почему-то все время ставил мои сцены последними. Поскольку все остальные ребята на нашем курсе были не москвичами, то после репетиции они отправлялись в общежитие в Лосинки. А мне нужно было ехать туда, где раньше стоял Дворец Советов, а сейчас — храм Христа Спасителя, я жила в арбатских переулках...

Однажды «последние сцены» мне надоели, и я сказала: «Лень, ну что ты мне так поздно назначаешь, уже одиннадцатый час!». — «А ты что, боишься ехать?» — удивился он. «Ну, не то чтобы боюсь, просто неприятно». — «А тебя разве никто не провожает?». — «Нет». — «Ну тогда я буду тебя провожать». Так мы каждый вечер начали ходить пешком от ВДНХ до Гоголевского бульвара.

Мама Юрия Никулина Мария Петровна, его жена Татьяна Николаевна, Юрий Владимирович и Нина Гребешкова на Черноморском побережье, 1968 год

— Далековато...

— Зато во время этих прогулок он успевал мне многое рассказать о себе — о детстве, о родителях, о том, как в армии служил... И однажды говорит: «Ну что мы с тобой все ходим, ходим? Давай поженимся!». — «Что ты, — говорю, — мы же всех насмешим — ты такой длинный, а я такая маленькая». Он смутился: «Понимаешь, большую женщину мне не поднять, а маленькую буду всю жизнь на руках носить».

Я и согласилась, хотя, честно говоря, думала, это шутка. А он на следующее утро спрашивает: «Паспорт принесла?». Только тут я поняла, что Леня настроен серьезно.

«ОЙ, НИНА, НИНА! — ВСПЛЕСНУЛА РУКАМИ МАМА. — НЕУЖЕЛИ НИКОГО ЛУЧШЕ НЕ НАШЛА? ОН ЖЕ БОЛЬНОЙ!»

— Как ваша мама отнеслась к тому, что вы решили выйти замуж?

— Поначалу без особого восторга. Мама очень хорошо знала всех моих однокурсников, в том числе Леню. Поскольку все они, как я уже говорила, были не москвичами, мама их подкармливала: готовила какой-нибудь лапшовый суп и приглашала всех на обед. Кстати, Леня был единственным, кто к нам приходил, но никогда не обедал — стеснялся. Хотя у него был больной желудок и ему горячее было гораздо нужнее, чем другим.

Леонид Гайдай с Натальей Варлей, «Кавказская пленница», 1966 год. «Наташа была совсем молоденькой, к тому же не профессиональной актрисой, а артисткой цирка»

Когда я сказала маме, что выхожу замуж за Гайдая, она только руками всплеснула: «Ой, Нина, Нина! Неужели никого лучше не нашла? Он же больной! Ты ведь ребенка захочешь, а от осинки не родятся апельсинки!».

Правда, со временем мама с Леней искренне полюбили друг друга. Мама играла с ним в карты, варила ему, как язвеннику, овсяный кисель. Однажды он мне даже сказал: «Зря я тебя в жены выбрал, ты меня все время ругаешь. Надо было на Екатерине Ивановне жениться».

С Юрием Никулиным на съемках «Кавказской пленницы»

— Вы тогда понимали, что это на всю жизнь?

— С одной стороны, я так далеко не заглядывала, с другой — не представляла, что может быть иначе. Выходя замуж, все мы верим, что это раз и навсегда. Он был замечательным режиссером, прекрасным мужем и очень хорошим, чистым, светлым человеком. Но жить с Гайдаем было нелегко. Он — человек неординарный, и нужно было любить и уважать в нем именно то, что он не такой, как все, и даже страдать из-за этого. Если Лене что-то не нравилось, он никогда не скандалил, а замыкался в себе. А я, как любая женщина, в таких случаях просто места себе не находила: «Что случилось, почему молчит?!».

— Из-за чего Леонид Иович мог молчать?

— Помню, однажды я при нем и в его же интересах начала обсуждать одного нашего знакомого. Говорила: «Это плохой человек, двуличный. Вот ты с ним дружишь, он при встрече бросается тебе на шею, а я слышала, как он, не видя меня, нелестно отзывался о тебе, называя твои шутки зубоскальством, а фильмы — однодневками».

Шурик (Александр Демьяненко) в сумасшедшем доме, слева — в роли медсестры Нина Гребешкова

Леня молча встал и ушел. Я пошла за ним: «Что случилось?», а он ответил: «Я не хочу видеть тебя такой». Ему любой человек, который кого-то осуждает и сплетничает, был неприятен, и для меня он исключения не делал.

Тогда я попыталась зайти с другой стороны: «Но я же хочу сказать тебе что-то важное!». Но поскольку он не хотел на эту тему разговаривать, я бросила в сердцах: «Так и хочется устроить скандал!». Потом он из этого нашего разговора вынес эту фразу, и в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» ее сказала Наташа Селезнева.

— Ну так скандал — главное оружие женщины!

— Да, иногда это просто необходимо, чтобы достучаться, докричаться, чтобы тебя поняли... Но для Гайдая существовала лишь работа. Дома он отсиживался в перерывах между съемками, причем любил бывать один — закроется в своем кабинете и что-то там читает, пишет. Жил же по-настоящему только на «Мосфильме».

С Вячеславом Невинным в «Не может быть!», 1975 год

Каждую свою картину он доводил до совершенства, я, бывало, даже говорила ему: «Леня, лучшее — враг хорошего», но он все делал так, как считал нужным.

Например, Надя Румянцева — порядочнейший человек — никогда и словом не обмолвилась о том, что это она озвучивала Наташу Варлей в «Кавказской пленнице», только в последнее время об этом стали писать в прессе. В отличие от Аиды Ведищевой, которая, спев знаменитую «Песенку о медведях», кричала об этом на каждом углу, да еще и возмущалась, что ее имени нет в титрах.

— Почему Варлей не озвучивала себя сама?

— Наташа была совсем молоденькой, к тому же не профессиональной актрисой, а артисткой цирка, а тут все-таки главная роль. Поэтому Гайдай ей сказал: «Если мы хотим, чтобы роль получилась безукоризненной, надо пригласить артистку с большим опытом. Обещаю, если получится хуже, оставим вариант с твоим голосом».

«ЗНАЕШЬ, — ГРУСТНО СКАЗАЛ МНЕ САША ДЕМЬЯНЕНКО, — А Я ВЕДЬ ДО СИХ ПОР ШУРИК...»

— Говорят, за спиной успешного мужчины всегда стоит сильная и мудрая женщина. Как вы думаете, это о вас?

— Гайдай был настолько оригинален и самодостаточен, что моя роль — и заслуга! — заключалась только в том, чтобы ему не мешать. Подобная линия поведения не была мной продумана заранее: дескать, муж у меня такой талантливый, что надо дать ему свободу. Я поняла это, прожив с Леней какое-то время. Поэтому никогда не лезла в его работу, ничего ему не советовала, не просила подобно другим женам-актрисам: «Сделай фильм для меня!».

Супруги Горбунковы, «Бриллиантовая рука», 1968 год

Леня каждый раз уговаривал меня сыграть у него в эпизоде, мне казалось, что ему нужна актриса комедийного плана, с элементами эксцентрики, такая, как Крачковская или Селезнева. А я обыкновенная и, на мой взгляд, в его комедии никак не вписывалась.

— Действительно нетипичное поведение для жены-актрисы!

— Уходя из жизни, Гайдай сказал: «Знаешь, Нинок, я очень перед тобой виноват». Я так и напряглась: ну, думаю, сейчас он начнет рассказывать мне какие-то свои мужские истории, а мне они совсем неинтересны. Но он говорил совсем о другом: «Я ведь не сделал для тебя ни одной картины». — «Господи, — сказала я, — у тебя сколько фильмов? 18. А у меня 60». Он помолчал и говорит: «А ты обратила внимание, что ты у меня везде разная?». — «Слава Богу, — рассмеялась я, — что я ни одной картиной тебе своей игрой не испортила». Во всяком случае, я своими ролями довольна...

— Пожалуй, жена Горбункова — одна из самых ваших запоминающихся киноработ.

— Вот уж никогда не знаешь, какая роль больше всего запомнится. От жены Горбункова я отказывалась наотрез. Прочитав сценарий, очень хотела сыграть управдомшу Плющ, которая досталась Нонне Мордюковой, — решительную, с характером, успевающую следить даже за тем, чтобы был порядок на газонах. Но Гайдай сказал: «Ты не потянешь, тут нужна крупная женщина — настоящая бандерша. Мне хочется, чтобы ты сыграла жену».

«Управдом — друг человека» Плющ (Нонна Мордюкова) и жена Семен Семеныча Горбункова Надежда Ивановна

Но жена мне ужасно не понравилась — какая-то бело-розовая пастила, зато Леня был уверен, что такой и должна быть настоящая супруга. Я ее, конечно, «усилила» своими качествами характера, поэтому в результате героиня стала уже не такой бесхребетной, как была прописана в сценарии. Можно сказать, что в этом фильме я сыграла себя.

— Леонид Иович многих актеров открыл для кино, но и уже «открытые» наверняка относились к своей работе с Гайдаем как к подарку судьбы...

— Даже те, кого зрители уже знали, в картинах Гайдая засияли небывалым доселе светом. Например, Андрюша Миронов и до Лени много снимался, пел, танцевал, но к нему относились не как к блестящему актеру, а, скорее, как к сыну знаменитых родителей — Марии Мироновой и Александра Менакера. А по-настоящему полюбили только после роли Геши Козодоева, там он просто расцвел.

В прессе тогда даже писали, что судьба протянула Миронову бриллиантовую руку. То же самое можно сказать и о Юрии Никулине. Но не все актеры это ценили, некоторые тяготились славой, которую принесли им фильмы Гайдая.

Помню, уже после смерти Лени на каком-то приеме в Кремле встретила Сашу Демьяненко. «Знаешь, — грустно сказал он мне, — а я ведь до сих пор Шурик! А так хочется сыграть что-то другое...». — «Саша, — сказала я ему тогда, — у актера Бориса Бабочкина, который сыграл Чапаева, было еще много ролей и в театре, и в кино, но он так и остался Чапаевым. Может, это не так уж и плохо?».

— А почему после «Кавказской пленницы» ваш муж больше не снимал знаменитую троицу Вицин — Никулин — Моргунов?

— Когда я у него об этом спросила, он сказал: «Мне это уже неинтересно». Он и в «Кавказской пленнице» уже не хотел их снимать, но его уговорили авторы сценария Костюковский и Слободской: «Это же золотая жила!». Вицин и Никулин снимались у него в других ролях, а из тех персонажей Леня, по его словам, выжал все, что мог, и больше возвращаться к ним не хотел.

«НА ШЕСТЬ ТЫСЯЧ МЫ ЖИЛИ ДВА, А ТО И ТРИ ГОДА, НО ЛЕНЕ ВСЕ РАВНО НЕУДОБНО БЫЛО ПЕРЕД ДРУГИМИ РЕЖИССЕРАМИ»

— Гайдай не пользовался особым расположением кинематографического начальства и коллег-режиссеров — в 70-е годы даже был в ходу уничижительный термин «гайдаевщина», означавший малохудожественное кино...

— У него и наград было мало. Но Леня в связи с этим очень любил повторять цитату из Грибоедова: «Чины людьми даются, а люди могут обмануться». Если он заполнял документы на очередное звание (в конце концов, ему все-таки дали народного СССР), на вопрос, что за анкеты он заполняет, отвечал: «Цацку какую-нибудь дадут».

Мусик, «12 стульев», 1971 год

Обижался, когда, представляя его, люди вспоминали какие-то его звания и регалии — народный артист, лауреат Государственной премии. Говорил: «Скажите просто — режиссер-постановщик Леонид Гайдай». Он вообще считал, что словосочетание «комедия Гайдая» говорит само за себя и этого достаточно для любой рекламы. Ведь его фильмы становились лидерами проката, собирая по 80 миллионов зрителей.

— Нынешним картинам такой прокат и не снился. Леонид Иович был обеспеченным человеком?

— Труд режиссеров в то время оплачивался согласно категориям. Фильмам Гайдая неизменно присваивалась первая — высшая — категория, а это значит, что он получал шесть тысяч рублей за картину. Казалось бы, большие деньги. Но после съемок полгода ему платили зарплату в размере 75 процентов от ставки в 300 рублей, а затем и вовсе снимали «с довольствия».

На эти шесть тысяч мы жили два, а то и три года, пока он не приступал к новым съемкам. Так что особых благ не было, хотя мы и не бедствовали, особенно по сравнению с режиссерами, которые не снимали по пять-шесть лет.

Леня все время работал — его заставляли даже тогда, когда он хотел отдохнуть.

Помню, он жаловался, что ему неудобно перед другими режиссерами: «Как мне им в глаза смотреть?». — «К тебе относятся, как к дойной корове! Ты же зарабатываешь для государства колоссальные деньги!» — возмущалась я. Но надо сказать, что работать по принуждению у него получалось плохо. Если он снимал то, что было ему неинтересно, как вышло с фильмом «Опасно для жизни!», то это творение ни у кого восторгов не вызвало.

— Какие слабости были у Леонида Иовича?

— Он обожал водить машину, хотя особых способностей к этому делу не имел — Леня абсолютно ничего не понимал в технике. Бывало, едем на нашу дачу на шести сотках, которую мы называли фазендой. Я собираю сумки, а он хватает ключи и бежит на улицу: «Пойду прогрею машину». Слышу, держит ключ до упора: «Р-р-р!». Кричу ему в форточку: «Леня, отпусти ключ, ты сожжешь зажигание!». Так он его три раза сжигал.

Леонид Гайдай и легендарная троица: Трус (Георгий Вицин), Балбес (Юрий Никулин) и Бывалый (Евгений Моргунов), «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», 1965 год

— А вы хорошо подкованы в автомобильных тонкостях!

— В отличие от мужа я вообще человек, способный к технике. Сама все детали в наших «жигулях» перебирала, меняла их — следила, чтобы машина была в полном порядке. Когда приезжала проходить техосмотр, мастера только диву давались: женщина за рулем, а машина в прекрасном состоянии. Правда, были и курьезы.

Однажды приехали с Леней на диагностику. Машину долго трясли, проверяли и сказали, что все нормально. Но стоило мне отъехать от СТО метров на 100, как отвалилась... выхлопная труба. Машина как «заорет»! «Что это?!» — испугался Гайдай. «Да, — говорю, — выхлопная труба проржавела». Вылезла я из «жигулей», подстелила одеяльце, залезла под автомобиль и привязала трубу, чтобы та не билась об асфальт. Леня тогда смотрел на меня, как на Бога...

— Неужели Гайдай ездил на «жигулях»?

— Сначала на второй модели, но потом мне ее разбили. Поскольку я уже привыкла ездить, а тут как раз на «Мосфильм» новую партию прислали, стала мужа уговаривать: «Лень, сходи попроси машину». Но он отказывался наотрез: «Неудобно, мне же уже дали одну». — «Скажи, — говорю, — что у тебя жена водить не умеет, разбила». Он возмутился: «Ты меня еще и врать заставляешь!», но пошел.

«Я всегда помнила и помню о том, что мне в жизни повезло: у меня был самый лучший на свете муж, от которого прекрасная дочь, да и работой я не обижена»

Директор киностудии Сизов его спрашивает: «Вы какую машину хотите?». — «Жигули», — отвечает скромный Гайдай. «Неудобно, такой человек и на «жигулях». Или тебе денег жалко?». — «Не жалко. Но у меня жена маленького роста, у нее ноги до педалей не достанут». — «Значит, сам будешь водить». В общем, взяли мы «волгу», это было после того, как Леня снял «Двенадцать стульев». А потом, на мое счастье, Театру киноактера тоже выделили машины, и я купила себе «жигули». На них возила его на работу, а на фазенду мы ездили на его «волге».

— А каким Леонид Иович был отцом?

— Разным. Когда Оксанка была маленькой, я просто задыхалась от нежности и восторга. Она спит, а я насмотреться не могу, то тут укрою, то там одеяло подоткну. Зову мужа: «Лень, посмотри, какая хорошенькая!». Он только плечами пожимает: «Ребенок как ребенок. Нормально спит». А когда дочь подросла, он с удовольствием с ней везде ходил, особенно на проходившие в Москве фестивали. Дело в том, что Оксана очень хорошо знала английский, и с ее помощью муж мог общаться с иностранными гостями.

Помню, приходит и с порога рассказывает: «Слушай, оказывается, она так хорошо говорит по-английски!». Но я тут же ему напомнила, что когда нужно было устроить дочку в английскую школу, он палец о палец не ударил.

— Чем дочь сейчас занимается?

— Оксана — экономист, и весьма неплохой, на работе ее ценят, иначе начальником бы не назначили. У нее были актерские способности, Леня ее даже спрашивал: «Чего ты в артистки не пойдешь?». — «Не хочу, — отрезала она, — как мама, сидеть у телефона и ждать, когда меня позовут». Она считает актерскую профессию зависимой и, как ее отец, не хочет ни от кого зависеть, не терпит диктата.

«ПЫРЬЕВ ЕСЛИ ЛЮБИЛ, ТО ПО-НАСТОЯЩЕМУ, ЕСЛИ НЕНАВИДЕЛ, ТО ОТ ВСЕЙ ДУШИ»

— Вам приходилось сталкиваться с режиссерами-диктаторами?

— Такое мнение бытует о Пырьеве, у которого я снималась в картине «Испытание верности», но меня эти стороны его характера не коснулись. Более того, я Пырьева очень люблю. Это был человек необузданных страстей, не сдерживающий себя ни в чем: если любил, то по-настоящему, если ненавидел, то от всей души. Мог наорать, унизить. Я боялась идти к нему на пробы! Дело в том, что меня предупредили: «Ты только не волнуйся, но он может, например, сказать: «Кого это вы мне привели?».

С дочерью Оксаной. «Леня ее как-то спросил: «Чего ты в артистки не пойдешь?». — «Не хочу, — отрезала она, — как мама, сидеть у телефона и ждать, когда меня позовут»

Я долго думала, что делать, если Пырьев начнет на меня кричать. И решила, что гордо скажу ему: «Знаете, Иван Александрович, даже папа никогда не позволяет себе повышать на меня голос!», после чего развернусь и уйду. Но увидев меня, он разулыбался: «Ой, какая замечательная деточка! Ну что, будем сниматься?».

— В процессе съемок все было так же благостно?

— Он мог возбудиться до патологии, орать и возмущаться, но человек был потрясающий. Помню, моему партнеру Олегу Голубицкому пошили новые брюки, которые ужасно не понравились Ивану Александровичу. «Почему у него штаны колом стоят?» — поинтересовался он. Костюмер начала лепетать, что там, дескать, подкладка. «А ну-ка снимай штаны!» — велел актеру Пырьев и на глазах у всей съемочной группы оторвал подкладку: «Что он в них по улице ходить будет? В кадр войдет и сразу выйдет».

— «Испытание верности» — последний фильм Марины Ладыниной, больше она в кино не снималась.

— А вот Марина Алексеевна показалась мне равнодушной: она приезжала, отыгрывала свой эпизод и уезжала. Теперь я понимаю, что, наверное, это объяснялось охлаждением их отношений с Пырьевым. Ни в какое общение с коллегами-актерами не вступала, поэтому я с ней почти не общалась. Но когда спустя много лет умер Леня, Ладынина позвонила и выразила мне соболезнование, за что я ей очень благодарна.

— Леонид Иович умер скоропостижно?

— Это случилось в ноябре 1993 года, оторвался тромб и закупорил легочную артерию. Все произошло мгновенно: вот только сейчас мы с ним разговаривали, а через минуту его не стало. Леня умер у меня на руках, а я даже не сразу поняла, что теперь осталась одна... А ведь мы прожили вместе ровно 40 лет. Понимаете, он был таким хорошим человеком, что его просто нельзя было не любить. Хотя «любовь» в данном случае слово затертое и какое-то ничего не отражающее.

Леонид Иович с внучкой Оленькой

Любить можно многое — например, борщ, кофе, собак... Я поначалу даже не подозревала, насколько сильные чувства к Лене испытываю. Мне хотелось сделать все для того, чтобы облегчить ему жизнь, чтобы он мог сделать то, что задумал. Я без него просто задыхалась! Бывало, его долго нет с работы, так я уже места себе не нахожу: где он, не случилось ли чего? Говорят, кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить. Теперь я знаю, что самой испытывать такие чувства в жизни гораздо важнее, чем быть их объектом.

Но все это я поняла позже, а тогда нужно было идти, договариваться обо всем, начиная с места на кладбище и заканчивая похоронами. У меня не было на это сил, да и не хотела я никого ни о чем просить — Гайдай этого не одобрил бы. Все вопросы решал директор нашей съемочной группы. Леню похоронили на Кунцевском кладбище, оно непафосное, хоть и является филиалом Новодевичьего.

«Леня все время работал — его заставляли даже тогда, когда он хотел отдохнуть»

— Что помогло вам выжить в самое трудное время — когда мужа не стало?

— Мое умение радоваться жизни. Хотя поначалу пришлось нелегко. То время, если помните, вообще было страшным — у людей в одночасье пропали все сбережения, в магазинах пустые полки. А тут у нас еще и фазенда сгорела — правду говорят, что беда не приходит одна.

Поскольку дача была застрахована, я пошла в страховую компанию. Они все подсчитали и выдали мне пять миллионов. «Вы же знаете, — говорю, — как сейчас деньги обесценились. Что я смогу построить на пять миллионов — какой-то сарайчик?». Они переглянулись и говорят: «Вы знаете, пять миллионов стоит одна дверь».

Да много чего пришлось за эти годы пережить. Я всегда помнила и помню о том, что мне в жизни повезло: у меня был замечательный, самый лучший на свете муж, от которого у меня прекрасная дочь. Да и работой я не обижена.

Когда умер Гайдай, у меня было 60 картин, а сегодня уже 85. И это опять-таки благодаря Лене: люди, которые любят и уважают моего мужа, приглашают меня сниматься. Мне иногда кажется, что он сверху за мной следит и кому надо внушает: «Ну возьмите Ниночку! Раз уже я ей ролей не давал, так хоть и вы без работы не держите...».

— Он вам снится?

— Никогда! Может быть, потому, что для меня Леня по-прежнему живой? Я постоянно ощущаю его присутствие рядом. А первое время после его смерти вообще ясно слышала, как он вечером идет по коридору, открывает дверь в спальню и спрашивает: «Спишь?». — «Нет». — «Пойдем пить чай, я чайник поставил».