Народный артист России Михаил ДЕРЖАВИН: «Первым моим тестем был Аркадий Райкин, вторым — маршал Буденный, и только свою третью жену Роксану я взял из простой семьи Бабаянов»

После 30 лет совместной жизни актер Московского театра сатиры и певица Роксана Бабаян обвенчались

Роксана Бабаян и Михаил Державин узаконили отношения перед Богом в арбатской церквушке Николы на Песках, куда Михал Михалыч частенько заглядывал еще в детстве — тогда там располагалось отделение студии мультфильмов. Таинство прошло при закрытых дверях: в присутствии самых близких — дочери Маши, внуков Петра и Павла. Секретом семейного счастья актер считает «азарт, блеск и огонь», которые каждый день видит в глазах неподражаемой супруги.

Брак с Роксаной — третий в жизни Михаила Державина. Но и с предыдущими женами у артиста прекрасные отношения. Во многом потому, что Михаил Михайлович относится к племени настоящих дамских угодников, которых все меньше в нашей жизни.

Людмила ГРАБЕНКО
Специально для «Бульвара Гордона», №48, 3 декабря 2009г.

«ПРОИСХОЖДЕНИЕ У МЕНЯ РАБОЧЕЕ: МОЙ ДЕДУШКА БЫЛ НАЧАЛЬНИКОМ ВОДОПРОВОДНОГО УЧАСТКА»

— Михаил Михайлович, принято считать, что театр — живой организм, он рождается, взрослеет, а потом стареет и умирает. Как Театру сатиры удалось дожить до 80-ти и не постареть?

— Во-первых, время новое наступило, а это, как вы понимаете, обязывает. Кто же мог предположить, что все так резко изменится? Наш театр появился, когда организовывались первые советские театры, и мы как-то всю жизнь марку держали. Постоянно вливается свежая кровь — наш худрук Александр Анатольевич Ширвиндт любит молодых режиссеров и актеров. Мне неловко признаться, но у нас столько молодежи, что я до сих пор не знаю всех по именам. Обращаюсь к ним: «Здравствуйте, ребятки!». Мне ведь тоже уже 73, но по сравнению с Ширвиндтом я все-таки молодой.

— Сегодня мало кто может себе представить Ширвиндта и Державина отдельно друг от друга. Насколько я понимаю, ваш тандем существует достаточно давно?

— Со времен нашего детства. Знаете, память неожиданно вытаскивает откуда-то картины, о которых ты, казалось, давным-давно позабыл. Сейчас, например, мне вспомнилось лето на даче.

Так получилось, что папа мой умер рано, в 51-м году, ему было всего 48 лет. На руках у мамы, кроме меня, 14-летнего, остались еще и две маленькие сестры. Поэтому великий чтец Дмитрий Николаевич Журавлев и его жена часто приглашали нас в гости на свою дачу на Истре в подмосковный поселок Новый Иерусалим. Приезжал к ним в гости и Шура. Там были роскошные дачные участки с домами, построенными еще до войны. И я хорошо помню Александра Анатольевича, играющего в волейбол, — высокого, красивого. Вместе с ним играли атлетически сложенные актеры балета и очаровательные балерины Большого театра, лагерь которого располагался неподалеку.

Но познакомились мы с ним раньше. Мы с Шурой жили в одном доме: его отец был скрипачом, а мама работала редактором в филармонии. Наши родители дружили, поэтому он часто приходил к нам в гости. Еще в нашем доме на Новый год устраивались «елки» — детские праздники в каждой квартире, и мы проводили время в переходах с одного праздника на другой. Кстати, когда-то нам с Роксаночкой дали хорошую квартиру в Останкино — большую, в только что построенной многоэтажке, но я, узнав, что освободилась квартира в подъезде моего детства, попросил разрешения новую сдать, а в старую въехать. Очень уж хотелось вернуться туда! В следующем от нас подъезде — Театральное училище Щукина.

Я вообще приверженец Арбата. У нас тут с одной стороны — Новый Арбат, а с другой — Старый. Там были знакомые мне с детства улицы и переулочки, а справа — большой длинный дом, в котором все мы родились: и Шура, и я, и Марк Захаров, и Андрюша Миронов. Это знаменитый роддом имени Грауэрмана, а рядом — ресторан «Прага», куда наши родители шли отмечать наше рождение.

— В советские годы актерские династии не очень-то приветствовались, в отличие от рабочих...

— Окружение, в котором я вырос, не оставляло мне выбора. Наш второй кооперативный дом Театра Вахтангова был населен актерами, к которым в свою очередь приходили изумительные люди — прославленные пианисты, композиторы, художники. Я всех их видел, был с ними знаком.

«С Роксаной мы встретились в самолете, и я как-то сразу понял, что у нас с ней все будет всерьез и надолго»

По вечерам к папе часто заглядывал Николай Константинович Черкасов, знаменитый Иван Грозный. Открыв четвертушку водки, они могли сидеть на кухне и разговаривать до самого утра. Спускаешься по лестнице, а навстречу поднимаются дядя Слава Рихтер, великий пианист, и его жена — тетя Нина Дорлиак, певица, народная артистка, которые идут в гости к своему племяннику Мите Дорлиаку, другу моего детства, живущему этажом выше. Выходишь из подъезда — стоит знаменитый педагог Рубен Николаевич Симонов...

Знаменитый Борис Васильевич Щукин, как рассказывала мама, носил меня, маленького, на руках, а молодые актеры театра были нашими вожатыми в пионерском лагере на Пахре.

Не удивительно, что я, в силу детской наивности, долго думал, что главное место в мире — это театр, а самая главная профессия — артист. С таким убеждением я и театральное училище окончил. Диплом у меня с отличием — настоящий «красный», чем я горжусь. Хотя происхождение у меня отнюдь не аристократическое, а самое что ни на есть рабочее. Мой дедушка был начальником первого водопроводного участка Москвы, который простирался от улицы Горького до Кремля. И, кстати, налаживал знаменитую водную феерию в Цирке братьев Никитиных в 1910 году. А в здании, где когда-то располагался цирк, сейчас находится... Театр сатиры. Вот как интересно все в нашей жизни переплетается.

«ШИРВИНДТ УЖЕ ВСТРЕЧАЛСЯ С ДЕВУШКАМИ, А Я НЕТ. ОН ПИЛ ШАМПАНСКОЕ, А Я — ЛИМОНАД»

— Вы так много рассказываете о соседях и ни слова не говорите о своем отце...

— Мой папа — народный артист Советского Союза, лауреат Сталинской премии Михаил Степанович Державин — всю жизнь проработал в Театре Вахтангова. Снимался в фильмах «Дело Артамоновых», «Великий перелом», где он сыграл маршала Муравьева, прототипом которого был маршал Жуков.

— Не могу не спросить вас об Андрее Миронове, который в вашей с Ширвиндтом компании был третьим, но отнюдь не лишним.

— Знаете, разница в два-три года в юношеские годы кажется нам очень большой, практически непреодолимой пропастью. Когда-то так было у нас с Ширвиндтом: он уже встречался с девушками, а я — нет, он пробовал шампанское, я же пил лимонад. Когда в нашей компании появился Андрей, поначалу мы воспринимали его, как младшего брата.

Он учился в том же театральном училище, что и мы. А у нас была такая традиция: студенты младших курсов помогают старшекурсникам переносить декорации во время спектакля, открывать занавес, участвовать в массовых сценах. И Андрей всегда нам помогал. Впоследствии с Андрюшкой я очень много играл. Кстати, именно он перетащил меня из Театра Ленинского комсомола в Сатиру.

Я играл ведущего в знаменитой в то время телепередаче «Кабачок «13 стульев», которая снималась на базе Театра сатиры, и я все время приходил туда на репетиции. Андрей как-то сказал: «Что ты мучаешься — ходишь туда-сюда, переходи к нам на работу». Позже я понял, что побуждения у него были не совсем бескорыстные. Ему надо было сниматься в кино, а я его в некоторых спектаклях заменял на сцене, но я все равно рад, что это произошло.

Худрук Сатиры Валентин Николаевич Плучек очень хорошо, по-отечески, отнесся к моему переходу в театр. Хотя он и не смог простить некоторым моим коллегам участия в «Кабачке «13 стульев». Плучек называл нас «кабачкистами». А ведь благодаря этой программе мы могли подзаработать, многие из нас на эти гонорары купили свои первые машины.

«Когда в нашей компании появился Андрей, мы поначалу воспринимали его, как младшего брата». Михаил Державин, Андрей Миронов и Александр Ширвиндт в комедии «Трое в лодке, не считая собаки», 1979 год

— Когда читаешь воспоминания о Миронове, такое впечатление, что он был баловнем судьбы, которому все давалось без труда и усилий...

— Конечно, он был легким, остроумным, но одновременно и удивительно работящим. Помню одну свою сцену — выход из оркестровой ямы — в спектакле «Бешеные деньги», который он сам же и ставил, Андрей репетировал 47 (!) раз. Столько прогонов насчитали помрежи, которые сидели на репетиции и все фиксировали.

Каждый эпизод в кино или спектакле, номер на эстраде он оттачивал снова и снова, доводил в прямом смысле слова до совершенства.

А ведь в последние годы Миронову было очень трудно: у него был фурункулез в тяжелой форме, который доставлял ему ужасные физические страдания. Но он считал, что никто не должен об этом знать, и ухитрялся сделать все, чтобы зрители этого не заметили. Вы, наверное, видели, что он часто выступал в водолазках и свитерах с высоким воротником — они закрывали фурункулы на шее.

— Вы были на тех злополучных гастролях в Прибалтике?

— Был... Ширвиндт и Миронов жили в одной гостинице, в Юрмале, и вечером приезжали в Ригу на спектакль. В тот вечер давали «Фигаро». Я не был в нем занят, поэтому отправился рыбачить на Даугаву. И вот я иду с рыбалки, веселый, и вдруг узнаю, что Андрея забрали в больницу. Для всех нас это был ужасный удар.

«ПОКА Я ПРИМЕРЯЛ В МАГАЗИНЕ ЖЕНСКИЕ БОСОНОЖКИ, НА МЕНЯ СМОТРЕЛИ, КАК НА СТРАННОГО ЧЕЛОВЕКА, А КОГДА СКАЗАЛ: «БЕРУ!», ВСЕ УПАЛИ»

— В течение нескольких дней Театр сатиры потерял Анатолия Папанова и Андрея Миронова. Как ему удалось оправиться после таких потерь?

— Думаю, тут большая заслуга и мудрость Плучека — именно он не дал театру развалиться. Валентин Николаевич не остановил гастроли, за что его не ругал только ленивый. А мне кажется, это был единственно возможный выход из положения. Мы были настолько деморализованы, что, отпусти он нас тогда в отпуск, неизвестно, собрались бы мы снова или нет.

Я тогда был председателем профсоюзной организации театра, летал хоронить и Андрея, и Анатолия Дмитриевича. И последние слова на Новодевичьем кладбище, когда хоронили Папанова, тоже говорил я. Меня и с ним многое связывало.

Когда-то давно молодой Анатолий Дмитриевич играл в самодеятельной студии завода «Каучук», руководителями которой были молодые актеры Театра имени Вахтангова. Позже, в спектакле, где мой отец играл Кутузова, Папанов исполнял эпизодическую роль. Потрясающий он был актер. Мы знаем его в основном по комедийным ролям, но когда Анатолий Дмитриевич читал лирику, люди в зале плакали. Хотя и рассмешить он мог, как никто.

— Вас тоже Бог такой способностью не обделил. Помню замечательный концертный номер, где вы играли женщину — крупную, колоритную, в блестящем платье с бисером а-ля «Мерилин Монро поздравляет президента Кеннеди с днем рождения». Это было дико смешно!

— Я ее придумал к юбилею Эльдара Александровича Рязанова, когда он дал нам с Ширвиндтом карт-бланш. У нас был номер «Иностранец» (мы его делали для капустника в Доме актера), где я говорил на тарабарском языке, а Александр Анатольевич меня «переводил». Например, я что-нибудь лопочу, а в конце добавляю: «Софи Лорен и Марчелло Мастроянни», а Шура переводит: «Нонна Мордюкова и Никита Михалков». И я придумал, что надо выйти женщиной — якобы она иностранка, ни слова по-русски не понимает, поэтому с ней происходят забавные вещи, например, ее поселяют в Дом колхозника, в номер, где уже живет несколько оленеводов.

Мы приехали к Рязанову в концертный зал «Россия» после спектакля, поэтому сильно опоздали. Эльдар Александрович нас ждал, но, конечно, никак не думал, что я выйду в женском платье. В зале творилось что-то невероятное, зрители во главе с самим юбиляром буквально падали со стульев. Вообще, наше с Шурой милое озорство иногда помогает выйти из любой ситуации.

Одна из ранних киноработ Михаила Державина в картине «Они были первыми», 1956 год

— На каблуках вы себя уверенно чувствовали?

— Так я же подобрал специально серебряные босоножки. В магазине тоже была сцена, достойная кино или театра: я их примерял, и покупатели на меня смотрели, как на, мягко говоря, странного человека.

Представьте себе мужчину в драповом пальто (день рождения у Рязанова поздней осенью, а праздновали его и вовсе в начале зимы), шапке, теплых перчатках и летних — да к тому же еще женских — босоножках. Сначала я просто ходил по магазину, а когда сказал: «Беру!», все вообще упали.

— А размер-то у вас какой?

— 42-й. Все было почти как в комедии «Джентльмены удачи»: «Женские туфли хочу — размер 42, 43 и 45». И ведь нашлись такие — чешской фирмы «Цебо».

«Я ШЕЛ ЗА ГРОБОМ БУДЕННОГО, И ТЕЛЕВИЗИОННОЕ НАЧАЛЬСТВО ЧУТЬ НЕ ЛОПНУЛО ОТ ЗЛОСТИ»

— Вы — признанный мастер розыгрышей. А вас никогда не разыгрывали?

— Как-то, когда мы уже разошлись с моей первой женой Катей Райкиной, в газете «Вечерняя Москва» в разделе «Браки и разводы» появилось объявление: «Михаил Державин возбуждает дело о разводе с Екатериной Райкиной». Оказалось, что это была шутка Никиты Владимировича Богословского, который славился своими розыгрышами, причем далеко не всегда безобидными.

— Кстати, о Екатерине Райкиной. Еще одна отличительная ваша черта — вы знаете толк в женщинах, во всяком случае, умеете их выбирать.

— Честно говоря, никогда специально не выбирал, но в результате действительно получалось удачно. Да и тести у меня были знаменитыми. Первым стал Аркадий Исаакович Райкин. Ох, доложу я вам, и щеголь он был! Какие у него были костюмы и как потрясающе элегантно он умел их носить! В его дочь Катеньку я влюбился, еще будучи студентом. Ей тогда было 19 лет, мне — 21.

Мы быстро поженились, но прожили недолго: были молоды, со всех сторон нас поджидали соблазны, то у нее гастроли, то у меня. Но расстались друзьями, а Аркадий Исаакович до конца своих дней относился ко мне по-отечески тепло. Кстати, самого Райкина я знал задолго до знакомства с Катенькой — он часто приезжал в наш дом к отоларингологу Виктору Канторовичу, у которого лечилась вся актерская и певческая элита. Райкин приезжал на своей «победе» и, зная, что я сын актера Михаила Державина, спрашивал у меня: «Мишенька, Виктор Самойлович дома?». Лишь получив утвердительный ответ, шел к врачу.

Меня всегда окружали изумительные женщины, их в моей жизни было гораздо больше, чем мужчин. У меня даже сына нет, только дочь Маша от второго брака. Правда, вот она-то уже родила мне двух внуков. Старший, Петр, оканчивает МГУ, факультет журналистики, а младший, Павел, переходит в восьмой класс. Они — правнуки Семена Михайловича Буденного, маршала Советского Союза.

— Как вас принял ваш второй тесть, маршал?

— Очень хорошо. То, что я уже был женат, Семена Михайловича совершенно не смутило. Когда его дочь Нина привела меня знакомить с родителями, он сам открыл дверь, представ в шелковой рубашке и маршальских брюках с широкими лампасами: «Ну, проходи, сынок!». Помню, меня удивил его невысокий рост — где-то метр 65 сантиметров, не больше, я-то представлял его чуть ли не былинным богатырем.

— Сегодня для многих Буденный всего лишь персонаж из учебника истории. А каким он был человеком?

— Совершенно изумительным! Полный георгиевский кавалер, и при этом на редкость добрый человек, дивный рассказчик с потрясающим чувством юмора. Любил ловить рыбу и мне эту страсть привил. А я уж потом приохотил к рыбной ловле Ширвиндта, который с тех пор очень любит спать с удочкой на берегу.

Персонажем анекдота, который на вопрос: «Вам нравится Бабель?» — отвечает: «Смотря какая бабель!», Буденный точно не был. Он прекрасно знал, кто такой Бабель. Как-то я с иронией спросил его: «Семен Михайлович, вы «Войну и мир» читали?». — «А как же, — улыбнулся он, — в первый раз — еще при жизни Льва Николаевича Толстого, умершего в 1910 году».

«ВСПОМИНАЯ САМОЛЕТНУЮ ИСТОРИЯ ЗНАКОМСТВА С РОКСАНОЙ, ЧАСТО ДУМАЮ: «МОЖЕТ, БРАКИ И ВПРАВДУ ЗАКЛЮЧАЮТСЯ НА НЕБЕСАХ?»

— Потрясающие люди вас все-таки окружали...

— Да, благодаря Буденному я попал в уникальную среду. Только представьте себе: в доме на улице Грановского, куда мы с Ниной вскоре переехали, в квартире под нами жил маршал Семен Константинович Тимошенко, наверху — маршал Родион Яковлевич Малиновский, в соседнем подъезде — маршал Климент Ефремович Ворошилов, Вячеслав Михайлович Молотов, Георгий Константинович Жуков, Лазарь Моисеевич Каганович — он, кстати, любил театр и часто приходил к нам на спектакли.

Вне высоких постов и начальственных кабинетов все они были очень простыми, славными людьми. Любили смотреть по телевизору «Кабачок «13 стульев» и относились ко мне уважительно. Когда Семен Михайлович умер, я шел за его гробом. Говорят, телевизионное начальство чуть не лопнуло от злости. «Немедленно уберите из кадра ведущего «Кабачка»! — ругал кто-то из «шишек» режиссера телевизионной трансляции. — Какого черта он там крутится?!». Для меня они были не только героями войны, но и необыкновенно интересными людьми. И опять-таки как удивительно все в этой жизни переплетается. Сейчас в спектакле «Счастливцев — Несчастливцев» я играю Ворошилова, а Ширвиндт — Сталина.

— Вы и с вождем всех народов были знакомы?

— Нет, чего не было, того не было. Руки, как Ворошилову, мы Иосифу Виссарионовичу не жали. Сталина я видел только на трибуне Мавзолея. Мы с отцом стояли внизу, на гостевой трибуне, рядом с Александром Александровичем Фадеевым — в то время «Молодую гвардию» как раз ставили в Вахтанговском театре.

Но у нас со Сталиным связана интересная семейная история. Как-то уже после смерти Буденного к его вдове Марии Васильевне приехали зарубежные журналисты, снимавшие фильм о Семене Михайловиче. Увидев в кабинете Буденного портрет Сталина, кто-то из журналистов спросил у моего старшего внука Пети: «Кто это такой?». И тот, ничтоже сумняшеся, ответил: «Какой-то приятель дедушки!».

— Почему вы развелись с Ниной Семеновной?

— Потому что полюбил другую женщину — мою нынешнюю жену Роксану. Мы встретились... в самолете, и я как-то сразу понял, что у меня с ней все будет всерьез и надолго. Нас тогда представил друг другу муж моей сестры Борис Владимиров, которого вы знаете как знаменитую Авдотью Никитичну. Когда я обратил внимание на красивую молодую девушку по соседству, он сказал: «Знакомься, это наша любимица — Роксаночка Бабаян».

Видите, как бывает: моими тестями были такие знаменитости, как Райкин и Буденный, и только Роксаночку я взял из простой семьи Бабаянов. Но мы вместе уже 30 лет. Вспоминая самолетную историю нашего знакомства, я часто думаю: «Может, браки и вправду заключаются на небесах?».