«Станция Журавли» (1984 г.)

Как появился на студии этот сценарий автора Е. Залогиной – «Станция Журавли», я не знаю. И что означает инициал «Е»— Елена, Екатерина или Евдокия, до сих пор остается для меня тайной, так как я автора и в глаза не видал. Может быть, это было фиктивное имя кого-нибудь из наших сотрудников. Такая практика существовала, чтобы соблюсти соотношение своих и чужих авторов: 40-60. Это означало, что штатные работники могли сочинять 40% плановых сценариев, а остальные 60% заявок должны были поступать на студию извне. «Преступная» схема работала так: я пишу сценарий, а имя подставляю чье-нибудь другое, из числа друзей или знакомых. Все равно авторскую работу за посторонних авторов почти всегда выполнял режиссер. Е. Залогина так и осталась для меня загадкой, а ее функции доработки сценария добровольно возложил на себя я.

Необычность проекта заключалась в том, что снимать кино предполагалось на узкую 16-ти миллиметровую камеру. Для этих целей арендовали в Москве французский аппарат «Éclair NPR16» с телеобъективом 300 мм (объектив 300 мм для камеры 16 мм соответствует 700 мм камеры 35 мм. Угол зрения такого объектива —3,5°, что позволяет снимать удаленные объекты крупным планом). Пленка у нас была американская — «Кodak», так что мы были вооружены до зубов. С одной стороны, работа на узкой пленке облегчала съемочный процесс: легче сама камера, чувствительнее пленка, а с другой стороны, усложнялся монтажно-тонировочный период картины, так как оборудование для монтажа и перезаписи фильма на нашей студии были в плачевном состоянии. Но, тем не менее, съемочная группа была сформирована, и мы направились навстречу неизвестности. Команда у меня подобралась разношерстная и непредсказуемая.

Оператором фильма был назначен Толя Петров, единственный на нашей студии дипломированный камерамэн. Это сейчас он известный во всем мире анималист, а тогда начинающий оператор, недавно закончивший ВГИК. Небольшого роста, но очень жилистый и крепкий, он в свободное от учебы время подрабатывал на московском аэровокзале, упаковывая тяжеленные чемоданы. По характеру — очень спокойный, рассудительный и даже флегматичный человек. Поначалу он несколько обособлял себя от группы по причине своей образованности, и в большей мере это касалось меня как режиссера. Со временем его снисходительность слегка поугасла, и он стал ко мне относиться как к нормальному руководителю творческого процесса.

А вот Юра Степанов, звукооператор картины, личность импульсивная и непредсказуемая. Как-то стоим на крыльце Дальтелефильма, курим.

— А хотите, я первую встречную девушку поцелую? — неожиданно предложил он.

— Прямо так сразу?

— А почему бы и нет. Девушка подождите…

Он сбежал с крыльца к проходившей мимо студии девушки и, ничтоже сумняшеся, поцеловал ее прямо в губы. Я ожидал звонкой пощечины, но девушка, стеснительно улыбнувшись, пошла дальше. Наверное, так же скоропостижно он и женился, а потому в экспедицию уезжал, не отгуляв медового месяца.

Гена Дружин был человеком другой закваски. В его большой голове с высоким сократовским лбом помещалось амбиций больше, чем рассудительности, если не сказать ума. Самооценка зашкаливала до перегрузки. Он считал себя непризнанным гением и утверждал, что все режиссеры от Шепшелевича до Патрушева подпитываются его идеями и мыслями. Со временем он снял несколько путаных фильмов, объясняя их невнятность глубиной и многослойностью художественного произведения. Администратором он был неплохим, а если учесть его «важность и красоту», то полпредом съемочной группы он был идеальным, так как быстро находил контакт с власть предержащими.

Миша Иванович, наша рабочая сила, личность уникальная. Мужик богатырского телосложения, один его кулак был размером с мою голову, он так и не нашел достойного места в жизни. Работал, кем придется и где придется. Казалось бы, выросли они с братом в благополучной семье. Одна мать чего стоит — главврач центральной стоматологической поликлиники Владивостока. Колька был старше Миши на 30 минут, что вызывало у них нездоровое соперничество. Одним из детских развлечений было посадить брата на табуретку, а потом ударом тяжелого диванного валика свалить его на пол. Менялись местами, соревнуясь, кто более стойкий. Так они и выросли в двух огромных бугаев. Почему не пошли никуда учиться, не понимаю. За Кольку ничего не скажу, видел только издалека, но Мишка при близком знакомстве с ним оказался парнем неглупым, с хорошим чувством юмора и большим добрым сердцем. Вот только несчастия и происшествия ходили с ним бок о бок. Я как-то обронил фразу, что Иванович своей смертью не помрет. Так оно потом и случилось.

Вот такая лоскутная команда досталась мне для поиска и съемок уникального Японского журавля. Поездом мы добрались до Архары Амурской области. Дальше наш путь, направляемый сотрудниками Хинганского заповедника, лежал по весеннему бездорожью, непролазным болотам к озеру Клешинское. Именно в том районе заповедника можно было напасть на след краснокнижной птицы. На берегу озера стоял небольшой домик, одна из баз местных орнитологов, в котором нам предстояло прожить около месяца. Была середина апреля, лед стоял еще прочный, только с черными вкраплениями вмерзшей в него рыбы. Я понял, что без пропитания мы не останемся. Удивительная рыба этот ротан, она вмерзает в лед и впадает в анабиоз. Она не погибает, даже будучи засушенной в грязи, но стоит смочить ее, как она тотчас оживает. Здесь, на озере, вмерзшая в лед, она притягивает весенние горячие лучи солнца, оттаивает и барахтается в лунке, — ходи и собирай урожай…

Когда ехали на базу, я ломал голову, как обустроить жизнь, организовать приготовление пищи, устроить дежурства или еще что. Все утряслось по системе капитана Никитина, приготовление пищи добровольно взял на себя Миша Иванович. И вообще, он стал для всех нас кем-то вроде родной тетки. Пока мы по съемкам болтаемся, он и рыбы наловит, и обед приготовит, и комаров выкурит. А когда озеро растаяло, он еще и выдру приручил, Нюркой ее назвал. Она чуть ли не с рук у него ела. Продукты и иногда горячительные напитки привозил нам на кордон однорукий егерь Егор. Он приезжал верхом на лошади, потому что другой вид транспорта в эту распутицу не ходил. Коняга оставляла после себя черные шарики навоза, которые идеально подходили для дымокура.

Прошла неделя нашей жизни на озере, и тут как гром средь ясного дня — потерялся Юра Степанов. Вечером ложились спать — он был, а утром — похитили инопланетяне. Это сейчас просто: позвонили бы по сотовому телефону и все узнали, а тогда ни телефона, ни рации у нас не было. Хорошо, что подъехал Егор, и мы попросили его связаться с Архарой. Там тоже всполошились, не в воздух же он испарился. Беглец объявился через неделю. Оказывается, он очень соскучился по молодой жене, и как не утонул в болотах, добираясь до станции несколько километров, было просто чудом. Мы с Толей однажды вблизи нашего кордона заблудились, а тут ночью до самой Архары топать.

Пришел, наконец, тот счастливый момент, когда мы сможем снять нашего журавля. Приехал орнитолог Володя Андронов, наш главный консультант, и велел собираться. Владимир Андреевич Андронов в 1984 году был рядовым сотрудником Хинганского государственного природного заповедника, младшим научным сотрудником. На то время у него было уже достаточно публикаций, чтобы зарубежные коллеги его величали доктором наук. Через несколько лет Андронов станет директором заповедника. Ну, а пока Миша взгромоздил на себя штатив, Гена с Толей — ПСН3, Андронов — маскировочную сетку, я взял камеру, фотоаппарат, которым сделал этот снимок, и чайник с компотом, который сварил для нас Миша.

— Сколько вы там, в скрадке, просидите, никто не знает. А пить вам захочется, — заботливо произнес он.

 На место пробирались украдкой, поздно вечером, чтобы не спугнуть птицу. Разложили ПСН (плот спасательный надувной), накрыли маскировочной сеткой. Среди кустов наш скрадок был совершенно незаметен. Наружу торчал только объектив кинокамеры. Я с ненавистью посмотрел на чайник, пить не хотелось, а совсем наоборот. И еще сильно хотелось курить, но нельзя. Приходилось терпеть. Устроились на ночлег, благо, убежище наше было довольно просторным.

Оператор-анималист — профессия редкая, она требует нечеловеческого терпения и большого мужества. Их в Приморском крае было в то время всего два человека: Анатолий Петров и Геннадий Шаликов. Публиковался в различных изданиях еще фотограф Юрий Шибнев, который замечательно снимал природу Приморского края, ее флору и фауну. Сейчас, я думаю, профессионалов и любителей, снимающих природу, стало в разы больше. Работка не из завидных — сидеть часами, днями, месяцами в скрадке (они говорят «на сучке»), можно с ума сойти. Мне хватило этих суток, проведенных в ПСНе, чтобы насытиться работой-охотой на всю оставшуюся жизнь. Оператор-то хоть видел через камеру, что происходит на воле, мне же оставалось ничегонеделание.

 — Пляшет, пляшет, — взволновано зашептал Толя, — красота-то какая. Как ты думаешь режиссер, всю кассету снять или половину на завтра оставить?

— Снимай всю. Неизвестно, что завтра будет.

По своему опыту знаю, «завтра» в документальном кино не бывает. Пару раз крупно пролетал с Витей Жлобой. Один раз на пароходе, другой в Ливадии, когда снимали фильм «Мы живем у моря». Утром выхожу из гостиницы к берегу моря, смотрю — сказка: водная гладь как зеркало, а по нему скользят небольшие льдины, на которых катаются чайки.

— Витя, вставай, — пытаюсь я растолкать сладко спящего оператора, снимать надо.

— Завтра снимем, у меня камера не заряжена.

Кадр мы, конечно, профукали. Ни завтра, и никогда потом такой красоты я больше не видел. Кто-то уже до меня сказал: «Нельзя откладывать на завтра, то, что можно снять сегодня!»

В случае с Толей Петровым я тоже оказался прав. Оттанцевав свой танец, журавли перебазировались на новое место, за много километров от нашего. Возможно, что мы их и спугнули.

Уже смеркалось, а Миша с Андроновым все не приходили.

— Пойдем сами на базу, — предложил Толя, — а ПСН пока здесь оставим.

— Я плохо ориентируюсь, тем более ночью.

— Ерунда, я дорогу помню, — авторитетно заявил оператор.

И мы двинули в обратный путь, Толя с камерой, я со штативом и все еще полным чайником. Плутали часа три, пока не вышли к нашей избушке совсем с другой стороны. Нас уже потеряли. Гляжу, а в нашей команде пополнение — маленькая остроглазая девчушка.

— Меня зовут Люба. Я — орнитолог, здесь, в заповеднике, на практике.

Вот как не поверишь в судьбу, когда два человека, живущие в разных концах страны, встречаются ночью на забытом Богом кордоне Клешинское, чтобы всю жизнь пройти вместе. Так наш гениальный оператор нашел свою вторую половину. Творчество и наука в одном флаконе.

Больше особых происшествий не было. Снимали работников заповедника, пожары, птичек. Здесь же, на Клешинском, я отметил свое сорокалетие.

В тот день, 11 мая 1984 года, к нам на кордон приехали сотрудники заповедника, привезли только что убитую косулю. Наконец, после месячного поста мы смогли досыта поесть мяса. Попробовал я впервые в жизни и свежую оленью печенку. Пир удался на славу. А доктор Андронов, так называли его зарубежные корреспонденты, преподнес мне в дар ветвистые оленьи рога, так что домой из командировки я вернулся с рогами. Жена сильно смеялась.

Мне не хотелось делать обычное научно-популярное кино с казенным дикторским текстом и дежурной музыкой. Японский журавль и кадры, которые снял Толя Петров, требовали более красочного обрамления. Для музыкального оформления я взял музыку Грига к драме «Пер Гюнт», а для дикторской обчитки искал женский голос. Такой голос нашелся, его владелицей была актриса Театра юного зрителя Галина Копылова. Она очень проникновенно прочитала написанный мною текст. Писанина давалась мне, как всегда, трудно. Чтобы не допустить неточностей, я вызвал из Архары Володю Андронова. Он жил у меня дома, консультировал по дикторскому тексту, и я тогда уже понял, что человек он непростой. Вот некоторые детали его биографии. На подводной лодке, где он нес службу, курить категорически запрещалось, и нужно было срочно избавляться от этой пагубной привычки. Насколько это сложно, знаю по себе, сам не один раз бросал. Андронов этот гордиев узел разрубил так: он разжевал и съел пачку махорки, после чего его вывернуло наизнанку, и отбило охоту курить навсегда.

И еще, я заповеднике обратил внимание, что Андронов постоянно что-то записывает в полевой дневник: где, куда какая птичка полетела, какое гнездышко где появилось новое, — в общем все, что попадало в его поле зрения, он заносил в дневник. А тут, у меня в доме, он тоже что-то время от времени заносил в дневник, хотя птички у меня по квартире не летали и гнезда не вили. Я улучил момент, когда Володя ушел в ванну, и заглянул в его книжку. То, что я там увидел, привело меня в ступор:

«7.30 — проснулся.

7.45 — чистил зубы.

8.05 — пил чай с яичницей и бутербродом…

И так далее».

Вы видели когда-нибудь человека, который ведет поминутное наблюдение не за птичками-цветочками, а за самим собой? Вот такая целеустремленная натура.

Кино я смонтировал, но перезапись на нашей студии мы сделать так и не смогли. Не приспособлена была наша техника для работы на узкой пленке. Я поехал в Москву в творческое объединение «Экран» для завершения работы над фильмом. Для перезаписи мне выделили 9-ю студию, которую я почти полдня искал, бродя по лабиринтам Останкино, как персонаж Семена Фарады из фильма «Чародеи». Наконец, нашел это замечательное тонателье, оборудованное шведской аппаратурой «Перфектон». Это была сказка: ничего не рвалось и не заедало, в уютном небольшом кинозале я возлежал в обнимающем меня кресле, мог смотреть картинку, как на обычном экране, так и на мониторе. Кондиционер бесшумно овевал меня прохладой, не хватало только пальмы и ананасов.

Кино перезаписали за одну смену, а вот с титрами случилась проблема: девятый день я торчал в Москве, а титры так и стояли на месте. Тогда я прорвался в кабинет главного начальника объединения «Экран» Григория Тараненко и закатил там истерику. Что-то говорил о нерадивости его сотрудников, о негосударственном подходе, имея ввиду мое вынужденное безделье, требовал объяснения для моего начальства о вынужденном простое. Разве что кулаком по столу не стучал. Тараненко смотрел на меня изумленными глазами, удивляясь, что какой-то прыщ из провинции так на него кричит. Тем не менее, титры мне сделали буквально на следующий день, и я поехал на Шаболовку сдавать кино. А тут новая незадача, мент на проходной не пускает меня на территорию. Везде пропускали: в Останкино, на Пятницкой, да и здесь, на Шабаловке, а тут… говнистый сержант попался.

— Ваша физиономия не соответствует фотографии на удостоверении.

— Понимаете, я дал своей съемочной группе обет, что не буду бриться, пока не сдам картину, — улыбнулся я.

— Не соответствует, — насупился он.

— И что делать?

— Иди бройся, переклеивай фотку или вызывай сопровождающего.

Пришлось вызывать нашего куратора Инессу Ильиничну. В этот же день я сдал «Журавлей» и сбрил чахлую растительность на своем лице, которая вовсе не изменяла мой «экстерьер» до неузнаваемости.

Сейчас, с вершины своего возраста, я снисходительно смотрю на свое творение. Сегодня я бы сделал это кино скромнее и лаконичней, без музыкальных красивостей и мелодраматического надрыва в дикторской интонации. Но жизнь набело не перепишешь, а ремейки зачастую получаются хуже оригиналов. Перед премьерой на телевидении мне задали вопрос, про что кино.

— В Риге меня поразила одна табличка на клумбе, — ответил я, — где вместо привычной надписи «Не рвать цветы!» было написано: «Не рвите цветы — они ваши!»